Назим Ракха - Плакучее дерево

Мейсон смахнул с глаз слезинки и вытер нос рукавом пижамы. Затем вновь принялся наблюдать за струйками дождя. Он уже давно пришел к выводу, что время обладает способностью существенно ослаблять человеческие намерения. То же самое оно делает и с ненавистью. И со злобой.

В полвосьмого Мейсон позвонил Блисс. Он спросил, не разбудил ли ее, и та ответила, что уже на ногах и готовится к утренней пробежке.

— Мать вчера вечером звонила мне, — сообщила она.

— Думаю, вам было о чем поговорить.

— Не особенно. Мы обе к этому времени жутко устали.

— Она по-прежнему хочет увидеть Роббина? — спросил Мейсон и услышал ее движение, она явно закрывала дверь.

— Она очень рассчитывает на это, мистер Мейсон, — произнесла Блисс.

Мейсон уловил в ее голосе напряженные нотки.

— Тэб. Называйте меня по имени.

— Тэб. Тэб Мейсон. — Она сделал паузу. — Мне нравится, как звучат вместе ваше имя и фамилия.

— Мне тоже нравится.

— Скажите мне, Тэб Мейсон, что вы и ваше начальство решили? Вы пустите мою мать в тюрьму?

Он скользнул взглядом по комнате и статуэтке, изображавшей троих людей, которые держались за руки. Это был подарок ко Дню отца, сделанный еще тогда, когда они с Шоной и Латишей были одной семьей.

— Я еще не разговаривал с Роббином, но думаю, что если тот согласится на встречу, то нам придется провести ее как можно скорее. Самое позднее — завтра.

— Правда? — В голосе собеседницы ему послышалось недоверие. — Тогда вы позвоните мне? Сообщите, что он сказал?

— Да. То есть нет. — Мейсон прикусил губу. — Я хочу, чтобы вы и ваша мать пришли ко мне в офис в час дня. До этого мне придется поговорить с Роббином. Если он согласится, то у меня возникнут кое-какие вопросы относительно того, чего я должен не допустить при встрече. Вы понимаете, что я имею в виду?

Возникла пауза, однако спустя полминуты Блисс Стенли подтвердила, что понимает.

— А что будет, если он не захочет ее видеть?

— Тогда я объясню его причины, — ответил Мейсон и огляделся по сторонам. Это было приятное, чистое место. Солидная мебель. Ухоженный двор. Он мог собой гордиться.

— Это очень любезно с вашей стороны, Тэб. Спасибо за ваши хлопоты. Вы очень добры.

«Моя доброта, — подумал Мейсон, — может стоить мне увольнения». Он положил трубку и задумался. Всю ночь он провел, тщетно пытаясь уснуть. Его брат сидел в тюремной камере, его мать оказалась хрупкой как стекло. Роббин приказывал ему дышать глубже, Стоунхайм ухмылялся, а юридический совет при губернаторе объяснял ему, что просьба миссис Стенли «не относится к данному процессу». И вот теперь незнакомая женщина пытается проникнуть к нему в душу, и благодаря ей к нему постепенно приходит понимание, что жить дальше — это вовсе не значит заставить себя о чем-то забыть. А еще у нее была дочь. Барбара Стенли. Блисс.

Мейсон отправился в ванную, разделся, открыл душ и залез под струю горячей воды. Блисс Стенли. Он представил ее себе. Самым главным для него были чувства, которые она в нем вызывала, ее цельность, решительность, мужество. Его рука скользнула вниз и, нащупав член, сжала и начала тереть — сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Ему было стыдно, но, видит бог, он нуждался в облегчении. Вчера она коснулась его руки, чем жутко его напугала. Он тогда едва не расплакался. Его уже давно никто не ранил в самое сердце. Никто, причем вот уже целую вечность.

Ирен и Блисс вышли из мотеля и зашагали на восток сквозь тонкий, прохладный туман. До тюрьмы было несколько кварталов, которые своим присутствием словно намекали на близость этого мрачного учреждения, — бесконечные юридические конторы, магазины, торгующие излишками армейского снаряжения, ломбарды. Они шли, и мимо них, шурша шинами по мокрому асфальту, нескончаемым потоком неслись машины.

Вскоре они остановились у светофора, Ирен показала дочери на афишную тумбу:

— Что, по-твоему, это может значить?

Блисс поморщилась. На плакате была нарисована раскаленная спираль электроплиты. Внизу шла подпись: «Электроплиты предназначены исключительно для приготовления пищи».

— Домашнее насилие над детьми, мам. Это значит, что плита не предназначена для того, чтобы на ней поджаривать детские ладошки.

Ирен передернулась и плотнее запахнула куртку.

— О господи, ничего не говори больше на эту тему.

На Блисс были черные джинсы, ковбойские сапожки, черная водолазка и длиннополый спортивный плащ. Она нетерпеливо постукивала по мостовой острием нераскрытого зонта, как будто требуя, чтобы светофор побыстрее позволил им перейти улицу. Как только свет поменялся, она не глядя шагнула на «зебру».

Ирен торопилась за ней, чувствуя себя неловко в видавшей виды куртке, спортивных брюках и кедах. А еще она переживала за Блисс. То, что ее дочери было известно, люди, с которыми она имела дело, — все это не могло не отразиться на ее жизни. Блисс до сих пор не замужем и никогда не рассказывала о своих близких отношениях с мужчинами. В мире Блисс раскаленная докрасна плита была предостережением. Для Ирен это была просто реклама электроплиты.

— Вон там, в нескольких кварталах отсюда расположена психиатрическая клиника, — показала Блисс. — Та самая, где снимали фильм «Полет над гнездом кукушки». В нем еще играл этот… как его?

Ирен в свое время понравились и фильм, и актер. Знаменитый актер, который сыграл во многих фильмах. Замечательный такой, с явной сумасшедшинкой. Увы, фамилию ей вспомнить не удалось.

— Господи, как я ненавижу себя в те минуты, когда не могу припомнить то, что нужно, — произнесла Блисс.

— Я к этому уже привыкла, — рассмеялась Ирен.

— Как бы то ни было, — продолжила Блисс. — Фильм снимали именно там. Помнишь главный женский персонаж, медсестру мисс Гнусен. О боже, такую стерву еще надо поискать. Видишь, я даже запомнила ее фамилию.

Они прошли пару кварталов, и Блисс указала матери на чугунные ворота, за которыми начиналась обсаженная с обеих сторон рядами деревьев подъездная дорога, которая вела к внушительных размеров зданию.

— Вот мы и пришли.

— Это тюрьма? Скорее похоже на университет.

— Это административный корпус. Сама тюрьма находится сзади. Во всяком случае, главный тюремный корпус. — Блисс посмотрела на часы. — Рано мы пришли. Я, когда выходила на утреннюю пробежку, заметила тут неподалеку парк. Он чуть дальше отсюда на этой же улице.

Они шагали вдоль небольшой речки, протекавшей между тротуаром и тюремной стеной. Здесь же высились кусты робинии, облетевшие лепестки которой устилали землю желтым ковром. Ирен с удивлением отметила, насколько изменилась природа к западу от гор, как много здесь деревьев и ярко-зеленой травы.