Виктор Голявкин - Избранные

Три других попугая отправились шастать по комнатам. Оказалось, они не терпят запаха пива. Когда кот пьет, все время они бродят по лабиринту, чертыхаются. Вот и сейчас.

— Черт-те что… это черт-те что… просто черт-те что…

— Так на сколько все-таки помножить? — допытывалась хозяйка.

— Чего помножить? — Я уже забыл.

— Но вы-то сами чего хотели помножать, помните?

— Я хотел? Когда?

— Ну вот только что, недавно, вы собирались помножить, доказывая нам, что возможно. Помните, чего? — спрашивала она таинственным голосом.

— А вам зачем? — Я никак не мог вспомнить, что я собирался помножить.

— Держи рыбу, — хрипел кот, — чисть сам. — Он стал вдруг потрясающе хрипеть.

— Может, тебе хватит, дорогуша? — спрашивали его хозяева. — Когда он начинает, хрипеть, — первый признак, что ему хватит, — объяснили хозяева.

— Не ваше дело, — отбивался кот. — Вы-то откуда знаете, сколько мне надо, если сами никогда не пили?

— А мне, пожалуй, хватит, — сказал я.

— Да брось ты, — уговаривал Митрофан, — знаешь, как одному скучно? Ты ко мне заходи, когда их нету, и открой мне только холодильник, а там я разберусь.

— Не смей этого делать в наше отсутствие! — заволновались хозяева. — Мы за пиво уйму денег платим.

— Смотрите мне! — пригрозил он хозяевам.

— Ну, я пошел, — сказал я. — Все. Хватит. Я пошел.

— Да сиди ты, сиди, — удерживал меня Митрофан когтями за рукав.

— Нет, хватит, — повторял я. — Все. Ну, кружечку еще… И баста! И конец. Все, все…

— Сиди ты! — хрипел Митрофан.

Я сидел.

И обстановка вокруг теперь уже мне не казалась странной и необыкновенной. Только изредка насупленный Кокоша меня настораживал, и я давал ему понять, что, в случае чего, могу его и кружкой садануть. Он дергался. Косил глаза. Пробормотал:

— Ну, погоди…

— Уберите этого пингвина отсюда, — сказал я, — клянусь, совершенно за себя не ручаюсь.

— Давай бить посуду о его голову, — предложил Митрофан.

Кокоша раздраженно, переваливаясь с боку на бок, отправился к своим собратьям. Буркнул:

— Погоди.

Я не выдержал и запустил в него рыбьей головой.

Митрофан захохотал.

Хозяева сказали:

— Ну, Петр Петрович, мы от вас не ожидали, простите за откровенность.

— Ах да, что же я в чужом доме кидаюсь рыбьими головами, пардон, мерси, не имею обыкновения… никак не имел права… извините… извините… не сочтите.

Я извинялся.

Целый час я прощался и тряс руку хозяевам в коридоре.

Исчез в лабиринте и тряс там руки Кокоше и трем попугаям.

И снова я на лестничной площадке.

Как хорошо-то! Светло. Нет штор. Лабиринта. И совершенно нормальный кот шмыгнул за кошкой.

И пиво пей в ларьке на доброе здоровье, без говорящих какаду.

Не успел я войти в кабинет своего приятеля Шурика, директора мебельного магазина, как вдруг над моим ухом бухнуло, как из ружья, посыпались с потолка осколки электрической лампочки, и наступила темнота.

— Опять в меня бабахнули, — сказал Шурик.

Оказалось, если лопается лампочка, хлопает шина, где-нибудь стреляют, что-то взрывается или вообще раздается резкий звук, похожий на выстрел, Шурик говорит: «Опять в меня бабахнули». Ну мало ли кто как выражается по разным случаям, в конце концов, но я еще не знал, что он выражается так, и спросил:

— Почему в тебя?

— Кто-то все время целит в меня, но пока не попадает.

— У тебя что, много врагов?

— Минторг, облторг, горторг, ОБХСС; кроме того, кому я что-то не сумел достать, и все те, кому надо, чтобы я что-то достал. Вот сколько у меня врагов!

— Почему же так?

— Горячее у меня местечко, — пояснил Шурик.

— Нервный ты какой! Как же ты работаешь с такими нервами?

— Вот нервами и работаю. Эй, где ты там? — спросил он из кромешной темноты. — Ты не ушел?

— Я знаешь зачем к тебе явился? Тумбочка мне нужна для обуви.

— Да брось ты! — засмеялся он.

— А что смешного, если мне тумбочка для обуви понадобилась?

— Нет, ты серьезно? — спросил он.

— Вполне.

Что-то рядом свалилось и разбилось, потекло, мне на ногу закапало, — лучше уж не шевелиться в этой обстановке.

— Да стой ты там на месте со своей тумбочкой! — заорал он. — Разбил мне графин.

Но вздрогнул я оттого, что кто-то навалился на меня и сдавил с диким хохотом:

— Здорово я к тебе подкрался, сукин сын, будешь ко мне приставать со своей тумбочкой! Рад тебе, бродяга, ха-ха-ха! На хрена тебе тумбочка нужна?

Мы закрутились, завертелись, завозились — никак я от него не мог освободиться.

— Ну, складывать ботинки, туфли… — объяснил я, задыхаясь от щекотки, — что объяснять?

— Неужели у тебя в стенах шкафов нет? — грохотал он своим бесподобным голосом. — В любом новом доме шкафы в стенах. Закинь туда свои ботинки, и привет! Да не уминай ты так старательно стекла графина в пол… Где ты вообще тумбочки видел? У сапожников в будках? На кой она тебе сдалась, зачем тебе проход загромождать, если ты не сапожник?

— Какой проход?

— Куда ты ее ставить собираешься? Натыкаться, протискиваться и поминутно задевать?

— При чем тут задевать? Зачем протискиваться? Если мне понадобилась тумбочка, значит, мы с женой уже вопрос обсудили со всех сторон.

— Да ладно тебе, расскажи, как живешь?

Я случайно задел локтем дверь, и она приоткрылась.

— Во-во! — завопил он. — Выходим! Приоткрой, открой ее… о! Все! Светло, как днем! Давай настежь, давай! Раскрой настежь! Молодчик! Гений! Сейчас позвоним.

Он раздумал выходить, решил звонить монтеру. И как он звонил!

Сто слов в минуту. Автомат. Ракета. Атомный заряд. Спортсмен. Растущий кадр. Вот он, молодой, деловой работник Министерства торговли! Вот он, современный, энергичный директор! Но тумбочку почему он мне сразу не устроит? Или со своим размахом на мелочи не реагирует?

Лампочку нашли невероятной величины. Ее ввернули, и она грохнула — нет, этого не передать! На какой-то момент мы оглохли. Засыпались стеклом. Он даже не вспомнил «в меня бабахнули», а монтер свалился с табуретки.

— Вы в порядке там? — спросил его директор.

И монтер ответил, что на его фронте полный порядок.

И директор сказал:

— Вверните новую лампочку для полного порядка, только подождите, когда мы уйдем.

За тумбочкой, решил я.

Новый взрыв новой лампочки саданул меня в спину, и тумбочка моментально вылетела у меня из головы.

— Сын у меня вчера родился, — сказал он мне во дворе, а они мне портят настроение беспрерывной лампочной пальбой.

— Что же ты молчал?!

В окне его кабинета мы увидели наподобие вспышки магния, и свет погас теперь во всем магазине.

— А как же моя тумбочка?!

— Какая уж тумбочка, — сказал он, — света нет.

— А что я жене скажу'?