Виктор Голявкин - Избранные

— Так и скажи.

Он стал хвалить сына.

— Да, твоему сыну, — поддержал я разговор, — предстоит жить в спокойные, безоблачные времена, все к этому идет…

— Сейчас неспокойно?

— Сейчас все же борьба… За мир…

— И он у меня будет бороться изо всех сил: мужик — во! Брось ты свою демагогию, старик! Какая жизнь без борьбы, очумел? Дорогу он себе пробьет, не волнуйся! На его долю хватит разных провокаций! А по этому поводу… — он подмигнул, — вокзальные рестораны привлекают быстротой обслуживания. Непосредственная связь с поездами способствует…

Но что нас там ждало…

Мы сели, заказали. Ничего. Сидим. Выходит тип на эстрадную площадку и гнусным голосом заявляет буквально следующее:

— Дамы и господа! Свэрхсупэрэкспрэсс на воздушных подушках пройдэт сэчас, к вашэму свэдэнию, чэрэз ресторан навылэт! Извэнитэ нэбольшой ляпсус с рэстораном, тэническиеэ расчэты подвэли ынжэнэрный коллэктив… Экспрэсс-супэртэпэр пройдэт сквозь это достопримэчатэльноэ зэркало навылэт в городок…

Что за галиматья!

— …Рэсторанных посэтитэлэй просым сэрэдыну зала освободыть, чтобы супэртэпэр не задэл вас огнэм своых турбын. Просым убэдытэльно отойты к стэнам тех, кто в сэрэдынэ, и захватыть с собой столы с эдой и пытьэм. Танцы прэкратыть на врэмя пуска ы нэ начынать посла прохода машыны в тэчениы нэсколькых сэкунд. Пол может рухнуть, но зэмля выдэржит, а стэны должны удэржаться по расчэтам авторытэтной комыссыы…

Черт знает что! Оказалось, иностранец, а может, и не иностранец, не то дипломат, а может, и не дипломат, не то инженер, а может, и не инженер, не то поднабрался, не то свихнулся, и выдал речь. Бог с ней, с речью, но вдруг наяву обдает нас паром и шипеньем! И вдобавок валится на нас зеркало. В ушах женский визг. Мы как раз в середине. И вот наклоняется на нас зеркало с отражением всего зала…

А вышло вот что: когда этого полоумного выводили, он вырвался и побежал прямо в зеркало. Влетел в него с размаху и зеркало поколебал. Мы не рассматривали, что с ним дальше произошло, потому что закусывали. К тому же он задел официантку, и тарелка с борщом форменным образом взорвалась над нашим столом. Но мы тоже особенного внимания не обратили: привыкли к взрывам лампочек.

Выходим на перрон. И что бы вы думали? Ни за что не догадаетесь, сколько бы ни старались. Когда мы сюда шли, стояла самая настоящая осень. Желтые листья кружились и вертелись. Пивные ларьки функционировали без подогрева. Птички чирикали и летали. Теперь — все в снегу! Все бело. Но и это не все. Возникает сказочная современная картина: спускается прямо на платформу разноцветный вертолет, подбирает того типа, который речь говорил. Он успел с платформы еще свалиться. И честь честью отправляют его воздушным путем в больницу. Вот они, наши дни! Такого бы балбеса сразу в вытрезвитель, а не тратить на него современную технику.

Дальше: покупаю в «Детском мире» вместо тумбочки для обуви плюшевого медвежонка для сына Шурика.

Садимся в первую попавшуюся машину.

Едем по домам.

Но и это не все.

Светофор. Стоп!

— Привет адъютанту его превосходительства! — орет шофер.

— Что ты, брат, очумел?

— Смотрите, адъютант его превосходительства едет!

— Какой адъютант? Какого превосходительства? Впрочем, верно!.. Гляди, Шурик, вон за рулем рядом стоящей машины — адъютант его превосходительства! Тот самый актер. Как с экрана сошел. Точно, он!

— Приветствуем адъютанта его превосходительства!

А он ноль внимания. Привык.

— Ах так, ну погоди!

Рванули за машиной адъютанта его превосходительства.

Завелся наш шофер. Догонит он адъютанта во что бы то ни стало и перегонит, чего бы ему ни стоило!

Жми, старик, вот молодец!

…Скрип тормозов. Удар. Лечу башкой вперед. Трах лбом! Вот те на… Налетели на столб.

Умчался в своем направлении адъютант его превосходительства.

— Жив ты?

— А ты?!

— Вроде да…

— А ты жив, шофер?

— Жив…

— Во, везет! — обрадовался Шурик.

— Куда же ты нас привез, шофер?

— Ладно уж…

— Э-э-э, брат, машину в ремонт…

— Ладно уж…

— Заладил «ладно уж», ну, будь здоров! Разбирайся с адъютантом его превосходительства.

Вылезаем. Идем.

— На этот раз, видишь, целили в тебя, а попали в меня, — сказал я.

— Значит, ты расслабился. А я себе не позволяю, — сказал Шурик.

Но и это не все.

— Эх, медвежонка-то в машине оставили! — спохватился я.

— Не болит голова? — спросил Шурик.

— Ладно уж.

— Не волнуйся, — сказал Шурик, — сделаем в два счета прививку от столбняка.

— Нет ли у вас сотрясения? — спросил доктор.

— Нет у него никакого сотрясения, — сказал за меня Шурик.

— Голова у вас не кружится? — спросил доктор.

— Ничего у него не кружится, — сказал Шурик.

— До свидания, — сказал доктор.

— До свидания, — сказали мы.

— Не волнуйся, — сказал Шурик, — завтра ко мне заходи, тумбочек у нас навалом.

— А деньги-то я на медвежонка истратил.

— Медвежонка найдем и тумбочку найдем, — сказал он. Пальнула шина.

— В меня бабахнули, — сказал Шурик.

— Ладно уж… — сказал я.

Теперь вроде все… Все впереди. Я человек с достоинством, во-первых. Это раз. Живу тихо. Ясно. Пью чай по утрам, а после работы — маленькую кружку пива. Я работаю без суеты, и меня уважают на производстве. Я аккуратный человек, и мне нужна тумбочка для обуви. Но свистопляска с какой стати? Для чего? Удар по башке? Я интеллигентный человек. С незаконченным высшим образованием. Я всякими новинками интересуюсь. Я хотел по знакомству. Удобней, быстрей. А в итоге что? Калейдоскоп! Супэртэпэр, лампочка, столбняк, адъютант его превосходительства, бабах и медвежонок! И деньги… на ветер. Почему? Все Шурик. Он. Он сам заведует магазином, восхищается сыном и гогочет. А я, между прочим… не хочется говорить мою специальность. А он хуже меня в школе учился, простите за откровенность. Вертелся на парте как змей и обменивал на марки конфетные бумажки. Ни одной конфетной бумажки у меня не сохранилось, а марочную коллекцию, он, наверно, до сих пор пополняет…

Я рассуждал и путался. Петлял. Пришел домой.

А в коридоре, между прочим, жена сидит на тумбочке и улыбается.

— Лампочку там, — говорит, какую-то вкрутили, шофера с медвежонком он нашел, и привет тебе от адъютанта его превосходительства…

— Невероятно ведь… как он успел?

— А ты где был?

— Калейдоскоп…

Мужчины богатырского вида жнут рожь, вяжут снопы, и все так скомпоновано, будто они не работают, а исполняют величественный танец. Неназойливые краски, смело положенные мазки, каким-то образом пережившие вечность. Фрески окружали со всех сторон: сюжеты библейские, бытовые, жития святых. Не было буквально свободного местечка: простенки, косяки, углы — в орнаментах, которые нигде не повторялись.