Виктор Голявкин - Избранные

Не люблю я, когда он пьяный. Он тогда машет руками, качается. Словно вот-вот упадет. Стариком вдруг назвал меня. Вот еще новость!

Мама беседует с Фатьмой — ханум. Я смотрю в окно. Вижу брата. Он строит дом из песка.

— Что ты торчишь тут? — говорит мама.

— Так, ничего, — отвечаю я.

Я жду папу. Вот сейчас выйдет он из-за угла. У него полные руки гостинцев. Чего только нет там! И мандарины, большие оранжевые мандарины!

А папы все нету. Всегда так. Всегда его нету, когда я его жду. Но стоит мне отойти от окна — он появится.

Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Она живет вон в том парадном. Ей можно свистнуть. Она глянет вверх. И увидит меня. Это мне и нужно. «Привет, — скажу я, — тра-ля-ля-ля, три-ли-ли!» Она скажет: «Дурак!» — или что-то другое. И дальше пойдет. Как ни в чем не бывало. Как будто бы я не дразнил ее. Тоже мне! Что мне бант! Будто я ее жду! Я жду папу. Он мне принесет гостинцев. Он будет рассказать мне про войну. И про разное старое время. Папа знает столько историй! Никто лучше не может рассказывать. Я все слушал и слушал бы!

Папа знает про все на свете. Но иногда он не хочет рассказывать. Он тогда грустный и говорит: «Нет, не то написал я, не то, не ту музыку… Но ты-то! — Это он мне говорит. — Ты-то уж не подведешь, я надеюсь?» Мне не хочется папу обидеть. Он мечтает, чтоб я композитором стал. Я молчу. Что мне музыка? Он понимает. «Это печально, — говорит он. — Ты даже представить не можешь, как печально!» Почему печально, когда мне совсем не печально? Ведь папа мне не желает плохого. Тогда почему так? «Кем ты будешь?» — говорит он. «Полководцем», — говорю я. «Опять война?» — Папа мой недоволен. А сам воевал. Сам скакал на коне, стрелял из пулемета…

Папа мой очень добрый. Мы с братом однажды сказали папе: «Купи нам мороженое. Но побольше. Чтобы мы наелись». — «Вот тебе таз, — сказал папа, — беги за мороженым». Мама сказала: «Они ведь простудятся!». — «Сейчас лето, — ответил папа, — с чего бы им простудиться!» — «Но горло, горло!» — сказала мама. Папа сказал: «У всех горло. Однако мороженое все едят.» — «Но не в таком количестве!» — сказала мама. «Пусть едят сколько хотят. При чем тут количество! Больше они не съедят, чем смогут!» Так сказал папа. И мы взяли таз и пошли за мороженым. И принесли целый таз. Мы поставили таз на стол. Из окон светило солнце. Мороженое стало таять. Папа сказал: «Вот что значит лето!» — велел нам взять ложки и сесть за стол. Мы все сели за стол — я, мама, папа, Боба. Мы с Бобой были в восторге! Мороженое течет по лицу, по рубахам. У нас такой добрый папа! Он столько купил нам мороженого! Теперь нам не скоро захочется…

Двадцать деревьев посадил папа на нашей улице. Сейчас они выросли. Огромное дерево перед балконом. Если я потянусь, я достану ветку.

Я жду папу. Сейчас он появится. Мне трудно глядеть сквозь ветки. Они закрывают улицу. Но я нагибаюсь и вижу всю улицу.

Я слышу в комнате папин голос. Он дома, а я все торчу на балконе!

А на столе-то! Печенье, два торта, две банки компота, замечательная любительская колбаса, ветчина и яблоки, еще какие-то коробки и другие вкусные вещи. Просто целый магазин!

— Вот так да! — говорю. — Как ты здесь очутился?

— Отстань от отца, — говорит мне мама, — он сегодня идет дирижировать.

Я видел однажды, как он дирижировал. Папа тогда взял меня с собой. Я сидел в большущем зале. Все глядели на сцену. Там на сцене был папа. Он стоял спиной к залу, лицом к оркестру. И кругом было тихо-тихо. Потом папа взмахнул вверх руками — и весь оркестр как грянет! Я даже вздрогнул. Я глядел на люстры, на всех людей. Я вертел головой и все время вставал. «Что ты скачешь?» — сказали мне. «Я не скачу», — сказал я. Меня вывели силой из зала. «Я с папой, — сказал я, — он там дирижирует». — «А ты не врешь?» — «Что мне врать, — сказал я, — там мой папа». Меня привели прямо к папе. Спросили: «Ваш сын?» Мой папа был мокрый от пота. И волосы папины были мокрые. Я смотрел на него и не мог понять: почему папа мокрый? Папа снял пиджак. Вся рубашка была тоже мокрой. Как будто его водой облили. Он сказал: «Вот какая работа…» Я был так удивлен, что не знал, что ответить. Все время твердил: «Пошли… пошли…» — и тянул папу за руку.

Громко плачет сейчас мой брат Боба. Он хочет, чтобы папа его взял с собой. Но папа его брать не хочет. Папа уже брал меня. С него хватит.

П а п а. Я сегодня иду дирижировать!

М а м а. Да, но эти заплатки…

П а п а. Какие заплатки?

М а м а. Ты забыл? Твои брюки с заплатками.

П а п а. Я ведь стою спиной к людям!

М а м а. Я ни при чем. Ты прекрасно знаешь! Помешанный на своих мандаринах! Всю зиму таскал ящики! Люди думают, ты сумасшедший!

П а п а. Кто думает? Ты мне его покажи!

М а м а. Все думают! Разве одни мандарины? Зачем два приемника? Два патефона?

П а п а. Но их же двое? Пусть слушают музыку…

М а м а. Очень им нужна твоя музыка!

П а п а. Всем нужна музыка.

М а м а. Но не в таком количестве!

П а п а. Я ведь спешу… я сегодня иду дирижировать…

М а м а. Ну так иди дирижируй!

П а п а. Выходит, что я не могу дирижировать!

М а м а. Хоть раз в жизни купил бы кастрюльку!

П а п а. Зачем мне кастрюлька? Сама покупай!

М а м а. А, значит, я виновата?.. С моим больным сердцем… с таким человеком… как можно! Дай, Петя, воды…

Я бегу за водой в кухню. Даю маме пить. Ей становится лучше.

М а м а. Пусть все соседи скажут!

П а п а. Я ведь иду дирижировать…

М а м а. Пусть все соседи скажут!

П а п а. Я ведь иду дирижировать…

М а м а. Пусть все соседи скажут!

П а п а. Что скажут?

М а м а. Пусть они скажут!

Папа вздыхает. Он говорит:

— Придется штаны одолжить у соседей.

М а м а. Кто одолжит тебе свои штаны?

П а п а. Ко мне все прекрасно относятся. Все, абсолютно все! Например, Ливерпуль… нет, лучше я пойду к Али, он ко мне неплохо относится…

Мама мне говорит:

— Петя, слышишь? Вот твой папаша! Не будь таким! Будь толковым. А то, вот точно так же, пойдешь в заплатках… куда-нибудь там… дирижировать…

Я говорю:

— Я никуда не пойду дирижировать.

— Еще неизвестно, — говорит мама.

Папа мой говорит:

— Пойдем, Петя со мной за штанами.

Мы идем с папой к дяде Али. Дядя Али — это папа Измайлов. Он только что пришел с работы. Я видел его с балкона. Он даже мне улыбнулся. Конечно, он папе даст штаны. И папа пойдет дирижировать. Мне тоже нужно к дяде Али. Он обещал меня взять с собой, показать мне вышки, как бурят нефть и фонтан нефтяной. Хотя, правда, фонтан — редкость. Но, кто знает, может быть, мне повезет.

Я, мама, Боба, старик Ливерпуль, дядя Али, Фатьма — ханум, Рафис, Расим, Раис, Рамис — все сидим у приемника. Сейчас папу объявят по радио. И заиграет оркестр. Хотя папу не будет видно, но мы-то знаем: он там на сцене; он дирижирует оркестром. Мы все думаем здесь о папе, а он думает там о нас. Хотя там ему некогда думать, но это ведь ничего не значит! Папа мой выступает по радио. Такого еще никогда не бывало!