Генрих Сапгир - Армагеддон

— А почему дети?

— Потому и дети. Новый генсек назначил нового министра. Новый министр приказал срочно обновить обстановку, сократить сотрудников за счет учащихся, впустить в комитет свежую струю. Попутно обнаружились просчеты, проколы и провалы. Теперь что касается вас, милый ВэВэ. Выяснилось, над проектом «Армагеддон» одновременно с нами, подчеркиваю — несогласованно, работал шестой отдел. И вместо одной созданы две группы: одна ваша, в клубе имени Зуева, другая — на кинофабрике Мосфильм. Как быть? Какую из них пускать в разработку? Возможно замыкание. А? Какие ваши предложения?

У ВэВэ прошел озноб по спине. Он знал, что такое «замыкание» и что может воспоследовать — да, да, вплоть до этого самого. Дело чрезвычайное.

— Запретить, — сказал ВэВэ в пустоту, откуда могли появиться любые неприятности.

— Попробуй запрети Джону Кеннеди. Или Иосифу, — хмыкнул полковник. — Дело запущено. Внушение работает.

— Свернуть? — предложил ВэВэ, потому что надо было что-то предлагать.

— Все та же проблема.

— Самому Джону Кеннеди хватило одного выстрела из окна.

— Что ты говоришь, сколько людей запущено в разработку, сценарий утвержден, съемки вот-вот начнутся…

— Может обе группы слить вместе? — нерешительно предложил ВэВэ.

— Пожалуй… — длинная голова склонилась набок, как дыня под ашхабадским солнцем. — Нет, это невозможно. Идеологии разные.

— Наша группа под водительством мудрого вождя идет по исконно русскому пути.

— Вот видишь, а на Мосфильме — интернациональная. Передерутся.

— И отлично! — с этим возгласом в кабинет скорее вбежал, чем вошел, бледный кудрявый блондин лет шестнадцати, косенький, в больших роговых очках. Он помахивал пачкой синек с чертежами и вычислениями.

— Гений, — безрадостно отрекомендовал его начальник.

— Пусть передерутся. Но по Теории Игр. Доложите Председателю Комитета и в ЦК, пусть передерутся. Когда наши машины будут готовы, мы устроим между этими голубчиками Армагеддон с реальными параметрами и настоящими жертвами, но в виртуальной реальности. Кто победит (компьютеры определят это), тот и выберет путь, по которому дальше пойдет Россия.

— В какой реальности? — не понял полковник.

— В виртуальной, — с удовольствием повторил юноша. — Не волнуйтесь, умирать будут убедительно и разнообразно.

«Говорит, как пишет, — подумал ВэВэ. — И откуда они такие берутся? Никого не жалко. Как машина покажет, так и будет».

— Будущий Эйнштейн! — восхитился полковник, и глаза его совсем погасли. — Операцию «Армагеддон» назначаю на пятницу. Оружие участникам операции не применять, — сказал он как бы между прочим.

— Надо предупредить представителя другой группы, — сказал ВэВэ. — Надо позвонить, вызвать. Замыкание!

— Уже здесь, — просто сказал Мурат.

ВэВэ нарочно не поднимал головы, пусть Наташа подойдет поближе.

Когда он посмотрел, то увидел, что рядом стоит высокий парень в кожаной куртке, из-за пазухи выглядывает розовыми бусинками белая крыса.

В среду было так плохо весь день, к вечеру все же позвонил профессору Сергею Сергеевичу.

— Срочно вызывайте «скорую» и пусть везут в тридцатую больницу. Я распоряжусь.

«Скорую» вызывать не стал, а собрал себе портфель — со старых времен остался, когда на службу ездил, и побрел потихоньку на электричку.

Идти было темно и по грязи скользко — через поле от фонаря до фонаря, а в березовой роще и вовсе ощупью, благо недалеко и дорогу наизусть ноги выучили.

Сидел Олег Евграфович в полупустом вагоне — тревожное чувство какое-то — еще на платформе троих приметил: угрожающие силуэты в синеющих сумерках Подмосковья.

Неподалеку молодой интеллигент, очки — над газетой, дальше, наискосок женщина с девочкой — на Веру Ивановну похожая. Все же жалко соседку сверху. Первый муж пил и дрался, пока не посадили за что-то. Другой муж пил и дрался, пока в пьяной драке не убили. Специально, что ли, она таких выбирала? Или ее такие сразу видели: добрая, пьющая и одна живет (девочка не в счет). А девочка Вероника на взрослую женщину похожа: бледная, почти не улыбается — и сколько лет, непонятно. Главное, головка небольшая, миловидная и бюст намечается. А ведь ей лет девять-десять. Не торгует ли ею Вера Ивановна? И думать грех! Да, Федор Михайлович ведь тоже — вообразил себе, не верю, что было, — девочка, мыла полы, навязчивый образ, чуть не с ума не сошел…

— Мужик, давай сюда угол!

Трое нависают. И ведь никуда не денешься. Выход перекрыт, в вагоне почти никого. Ближний с губой и челкой, противно стало, врезать бы ему сейчас, убьют, не сомневайся.

— Да нет там ничего.

Второй, впалощекий, худенький, проворно схватил пузатый портфель, прямо как кошку, открыл замок, заглянул и брезгливо опрокинул, вытряхнул. Все высыпалось на деревянное сиденье: полотенце, бутылка воды, сверток с двумя яблоками, бритва, зубная щетка; папка драгоценная тоже выскользнула…

— Мужик в Бутырки, ебеныть, сам едет садиться! — загоготали разом. Такого еще не видели.

— Ну, борода, привет Седому передавай, в старом корпусе, говорили.

— Уморил!

Повеселев, двинулись дальше, внимательно осмотрели молодую женщину с девочкой, что-то сказали, не слышно за стуком колес. «Сейчас уйдут! — подумал Олег Евграфович. — Уходят». Стоп, остановились возле читающего, в очках. А перегон длинный, поезд ход прибавляет. Классика. «Сейчас встану!» — думает Олег Евграфович, нащупав на сидении бутылку минеральной. Нет, беседуют довольно мирно. Вот человек поднялся и пошел впереди троицы на выход. Парни тронулись за ним, переговариваясь. Задвинулась дверь вагона. И как будто что-то ушло, воздуху прибавилось. «Может, само рассосется». — так подумалось.

Женщина и девочка прилежно смотрели в окно. Пассажир не возвращался. Через некоторое время поезд стал замедлять ход. Это еще не была Москва. Олег Евграфович, подхватив портфель и сжимая в руке оружие-бутылку, вышел на площадку. Там никого не было.

Нет, что-то подсказывало: не рассосалось. На полу возле закрытой пневматической двери лежали раздавленные очки. Причем одно стекло — целое, будто очки подмигивали кому-то. Олегу Евграфовичу стало дурновато, печенка резко и неприятно заболела. В тамбуре летала брошенная газета. Можно было прочитать: ИЗВЕСТИЯ… СТРАНА НА ПОДЪЕМЕ… МЫ БУДЕМ ЖИТЬ ПРИ…

Из соседнего вагона прошел работяга. Он дико посмотрел на бутылку-гранату в руке Олега Евграфовича. Тот поспешно спрятал ее в портфель.

«Верно говорит ВэВэ, добро должно быть с кулаками. После операции займу свое место в боевой пятерке». И слова гимна стали складываться сами собой.

Поезд подходил к Москве.

По Библии уже настала пятница и надо было спешить, чтобы закончить все до субботы. Несмотря на жару, солнце на закате пряталось в длинные, почти черные облака. Вдали виднелись стены и башни условного Иерусалима. Золотой широкий купол Храма отсвечивал в последних лучах. Острые минареты (гораздо более поздние) дополняли картину.