Генрих Сапгир - Летящий и спящий

а давно ли

шел ты в кремовом новом сафари

(теперь аккуратно углом

заштопана старая брючина)

в новых (казалось им сносу не будет)

этих туфлях

на свидание с белой блузкой

черной юбкой и круглыми коленями

в смятых простынях и подушках —

смешной отпечаток

любви и борьбы

(потом к столу прошлепал босиком

и свет тебя щадил —

полосатый)

между тем на полу оставалось

в безобразном скрученном виде

всё что прежде вас прикрывало

украшало

и маскировало

«они скинули нас в одно мгновение

неблагодарные»

молодой американец-политолог

прилетел в Москву на стажировку

вскоре написал маме

«пришли мои старые рубашки»

мама как всегда —

прислала новые

как их носить?

без личности

без характера

без возраста наконец

топорщатся как на манекене —

сам себя утешил: «обомнутся

побывают в стирке —

в переделках

локти — пузырями

воротник ворсится —

будут выглядеть

точь-в-точь как хозяин»

и тебя не сразу же такого

соткала монада —

незримый паучок

— Боже мой как ты изменился

— постарел?

— нет я тебя сразу узнала

«а я — нет

только постепенно проступило

милое лицо

сквозь паутину»

снова — осень

как деревья в средней полосе

мы уснем в ослепительно белом

нет не надо! не надо новой —

я люблю свою старую рубашку

даже по воскресеньям

седоватый мужчина бегает рысцой

каждое утро

по дорожке парка

на сиреневой майке крупно: L O V E

и миловидная женщина

бегает там же

получасом раньше

на розовой майке: L O V E

если бы случай их свел как-нибудь

они посмотрели бы друг на друга с интересом

пробегая: L O V E и L O V E

но женщина не опаздывала

а как-то не явилась вовсе

L O V E L O V E L O V E

мелькало одиноко между деревьями

может быть вышла замуж

или переехала

он бежит трусцой он трусит рысцой

и не подозревает

какой L O V E он лишился

вечером в кафе

рассказывает посетителям

небылицы

будто можно носить

профиль и фас

одновременно

одновременно показывает:

профиль — фас

слева направо —

из вчера в завтра

так они ничего и не увидели

а сидели они таким образом —

как медведи в сказке:

впереди — ребенок

сзади — самый большой

за развращение малолетних

обманщика судили и приговорили —

обвели сплошной линией

а наутро он исчез из круга

кто-то говорит: перешагнул

тоже фантазер

мучило писателя ненаписанное мучило

тошно стало

видно и само оно изнутри мучается

горько-кислый вкус во рту появился

испугался:

не испортилось бы не перестоялось

соберешься с духом

а свежести уже нет…

взял и написал ненаписанное

критики удивились ужасно:

персик это или роман?

если персик — в компот его без разговоров!

а если роман

надо еще раскусить

писатель и сам удивляется

говорит друзьям

потому написал — не мог не написать

бродило во мне бродило

чуть не разорвало

так ты сочинил бомбу!

К нам приезжал мультимиллионер

седой костистый блондин

неужели и ему сквозит небытие

пил как лошадь

Таня не отставала

смеялся показывая лошадиные зубы:

«по-русски! по-русски!» —

что ему чудилось в этом «по-русски»?

город как табор плохая водка

женщина Таня неразбериха…

предок его — протестант

такой же костистый блондин

разминал сухой колос в ладони

и смотрел на солнце

сжалился Господь

подарил ему потомка — протестанта

с такими же коровьими ладонями

которому сквозит небытие

от самогонки все же блевал

утром делал гимнастику

приседая как конь

надел измятый легкий костюм

и уехал торговать зерном

все они с помойными ведрами

подгоревшими котлетами

развешанными пеленками на кухне

очередью в ванную

велосипедами над головой

и горами чемоданов в коридоре

ссорами и доносами

драками и примирениями

праздниками

алкоголиком-соседом спящим на лестнице

ввалились в его творчество

и стали требовать себе бессмертия!..

потом они путешествовали по всему миру

из Нью-Йорка в Париж

из Парижа в Берлин

со своими помойными ведрами

подгоревшими котлетами

и алкоголиком-соседом

это был успех

а потом они вернулись домой

и хотели сойти с холстов и страниц —

ан! место занято —

другая пошлость и новая нищета

аукционист был в ударе

бил молотком с размаха по вазе —

сыпался синий Китай —

черепки продавал с барышом

вышибив венецианские окна

весь музей пустил с молотка

директора —

предварительно выбив ему зубы

музейных девушек —

разорвав на них платья

чтобы арабы лицезрели их прелести

крыс —

белобрысому аспиранту из Гамельна

он обливался потом и хохотал

вот-вот хватит удар

выбивал молоточком стаккато

и продавал

продавал в самозабвении!

с каждым ударом молотка

выворачивал себя наизнанку

продал печень

почки

сердце

мозги —

и уже выпотрошенная оболочка

гудела как барабан

продавала свой трепет и звон —

и покупали

возле скамейки

метались низко

отодвинулся в тень —

в волосах!

вытащил и отбросил в сердцах —

ящерица!

встал и пошел по набережной

в закатном оранжевом —

преследуют — свете

замахал полотенцем

ага! разлетелись!

завтра же скажу

надоело

снова на бреющем

голова в летном шлеме

пикирует в лоб! —

и фюзеляжи серо-желтые

пулей проносится

завтра скажу

все!

ну и что, что любит

сам будто прошитый трассирующими

так разлетались —

дохнуть не дают!

каким-то образом научился

обходиться без мыслей

одними движениями души

говорят старик дремлет

а он не дремлет

он уходит

разбудят —

с трудом возвращается

смотрит на тебя и не видит

а то уйдет так далеко

кричи и тряси — не услышит

недоумение бровей

морщинами избороздило лоб

дрогнули красные веки

распустил губы пожевал

неожиданно всхлипнул по-детски

так и умереть недолго

в рыданиях слюнях соплях! —

так ему там хорошо

пожилые в этой легенде

представляли собой жалкое зрелище

с листьями обвисшими от засухи

скрученные с обломанными ветками

они стояли вдоль дороги

на солнцепеке —

побежденные

а когда-то шумели широкими вершинами