Михаил Климов - Другая дверь

Зачем он это сделал, прекрасно зная, что в конце двадцатого – начале двадцать первого века ничего ценного оставлять в номере никакой гостиницы не стоит, сегодня уже не вспомнить.

Сунул, и всё…

Там, на фабрике, это открытие не произвело на него ни малейшего впечатления – зачем деньги, даже очень большие (а там таких и в помине не было) – трупу? Просто упражнение выполнено, и всё…

А вот, когда он воскрес (а Слава считал день освобождения своим вторым днем рождения, тем более что и произошло всё в канун Рождества), рубли и марки очень даже пригодились…

Хозяин отеля в знак сочувствия предоставил ему своеобразную скидку – он не стал взимать плату за то время, которое наш герой провел на фабрике. Но вот питание – нельзя же было жить за счет Мити и других приятных людей…

Кроме того, Прохорову пришлось заказать себе полностью новый костюм – от белья (Слава замучился объяснять «переводчику», как выглядят трусы, но всё-таки победил) до пальто и котелка. Ведь старый был безнадежно испорчен немытым телом, отходами жизни – не загадил, так провонял, а ещё длинным лежанием на каком-то поганом и не сильно чистом тряпье.

Короче, вещи все свои он отдал Мите, а себе заказал новые. Что сделал парень с его одеждой, наш герой не имел ни малейшего представления, но однажды, глядя на пришедшего навестить его Ванятку, показалось Прохорову, что на том – бывшая его рубашка…

Ну, не продал же, скорее подарил, если так…

А ещё его лежание в номере было наполнено воспоминаниями. Поскольку занять себя ему так и было нечем, он всё свободное (а было у него такого навалом) время занимался тем, что в мельчайших подробностях восстанавливал в памяти недавние и такие далекие события. Читать, конечно, можно было – прочный кожаный футляр спас очки от всех упражнений на фабрике, но по-немецки Прохоров не понимал, а попросить у Мити боялся. Страшно было даже представить, что принесёт ему «переводчик» в ответ на такую просьбу…

Ну, что ещё за эту неделю?

Как только он начал поправляться, но ещё не выходить, нагрянула полиция с допросами.

Первый раз ему задавали вопросы там, во дворе фабрики, но так, на бегу, видя состояние пациента и имея уже показания Мити и Ванятки. Тогда Слава сказал, что похитивших его не знает, что откуда-то они решили, что он очень богатый человек, и требовали у него огромную сумму денег. Откуда у них такое мнение, он тоже не знает, почему они для своих злодейских замыслов выбрали именно его – он не имеет ни малейшего представления…

Позже, когда он лежал, не вставая, Митя, регулярно навещавший барина, рассказывал, что Ванятку продержали в полиции несколько дней, сначала хотели обвинить в убийстве, потом всё-таки признали, что он спасал добропорядочного жителя от бандита, обвинение сняли, а самого героя отпустили.

Ещё «переводчик» рассказывал, что тот, который выжил, проживал по поддельному паспорту, а тот, что подох – вообще без документов. И что эти двое успели убить и ограбить по меньшей мере шесть человек.

– И помните, барин, – радостно рассказывал Митя, – те два убийства на Кантштрассе, что я вам говорил – он опять перешел на «вы», – неделю назад. Ну, еврейка и венгр… Так это тоже они, тоже они убили и ограбили…

Когда полиция явилась в отель, выяснилось, что ребята Прохорова маленько сдали. То есть, подставой это назвать нельзя, ни о чём говорить, ни о чём молчать, Слава с ними не договаривался, но когда прозвучал вопрос – «зачем ему было искать для себя охрану?» – наш герой пережил несколько неприятных для себя моментов.

Но сумел вывернуться, сказав, что ему показалось – кто-то проявляет к его персоне повышенный интерес.

– Зачем, почему, – вдохновенно врал Слава, – не знаю, но показалось мне, что кто-то за мной следит…

Митя смотрел недоверчиво, но всё перевел, как говорил барин.

О походе в детективное агентство, он, слава Богу, похоже, не упомянул, потому что никаких вопросов о Москве и Наде полицейские не задавали.

А вот на что – деликатность его «переводчика» и Ванятки, их некоторую заторможенность или просто плохой слух – списать, то, что полицейские довольно быстро отстали от Прохорова, он так и не смог решить. Потому что по его представлению они – Митя и Ванятка – могли слышать разговор «барина» и двух бандитов в тот вечер, а если бы они те разговоры передали полиции, то допросы нашего героя были бы в двести раз пристрастнее и длиннее, чем получилось на самом деле.

Но раз полицейские от него отстали, значит, какой-то из этих механизмов сработал, а какой именно и что слышали ребята из его разговоров с Лешим и Горохом, Слава выяснять не стал.

Ушли полицейские, и слава Богу…

Как бы Прохоров ни был рад, что все его встречи с бандитами закончились, как бы ни стремился себя взбодрить тем, что это совсем другие полицейские, чем в его время, получалось плохо.

Лучше всё-таки вдали от представителей закона…

Так прошла, как сказано, неделя, и вот в один из последних декабрьских дней, проснувшись утром, Слава вдруг почувствовал, что жизнь вернулась, силы восстановились (ну, почти) и он может и хочет пойти прогуляться по улице. Солнце за окном светило совсем не по-декабрьски, скорее, по-апрельски, и это добавляло желание почувствовать себя человеком и мужчиной.

Он надел новое белье, новый костюм, новое пальто…

И почувствовал, что чего-то не хватает…

Постояв пару минут перед большим зеркалом в холле, он сообразил, в чём дело, и подошёл к портье.

– Простите, – спросил он в ответ на улыбку Франца (или Фрица – разве упомнишь), – я где-то потерял или забыл свою тросточку… Может быть, вы что-то знаете о её судьбе?

– Эта? – портье наклонился и вытащил из-за стойки знакомый и такой родной предмет.

И Слава, теперь уже в полной экипировке, вышел в свет впервые после своего второго рождения.

На улице, как уже было сказано, стоял скорее апрель, чем декабрь…

Только недавно прошло Рождество, Слава, как сказано, провалялся его в постели, завтра тридцать первое декабря – Новый год и, может быть, поэтому люди шли навстречу какие-то радостные и улыбчивые.

А может, дело было не в праздниках – прошедших и предстоящих – а просто погода и солнышко?

Хотя вот в той же Швеции или Финляндии солнечных дней явно не больше, чем в России, а люди улыбаются чаще, во всяком случае, в Славино время так было…

Точнее, так будет, а как сейчас, он не знал…

Знал только, что люди в России улыбаться не любят…

А ещё знал, что новогодние праздники всегда в его время тянулись почти месяц. С католического Рождества до Крещения Господня народ беспрерывно праздновал. То есть, жрал водку без передышки…

И как выживали только?