Маркус Зусак - Против Рубена Волфа

Он пропускает лишь один мой удар, но сам вскрывает меня несколько раз. Его левая особенно кошмарна, загоняет меня в его угол. Лишь раз мне удается проткнуть его защиту и щелкнуть его по челюсти. И этот раз – последний.

К гонгу я вишу на канатах, почти готовый.

В этот раз после гонга я ищу свой угол, до которого, эх, мили и мили, и ковыляю к нему. Падаю. С ног. Бугай меня подхватывает.

– Слушай, паря, – говорит Бугай, но он где-то очень далеко. Почему он так далеко? – Ты, поди-ка, не сможешь выйти на последний раунд. По-моему, тебе хватит.

До меня доходит.

– Ни за что, – умоляю я его.

Бьет гонг, и рефери вызывает нас на середину. Последнее рукопожатие перед пятым раундом. Всегда так… до сего дня.

От того, что я вижу, голова у меня дергается назад.

«Это что, в самом деле? – спрашиваю я себя. – В самом…» Сейчас передо мной стоит Руб, и на нем только одна перчатка, а его глаза ввинчиваются в мои. На нем только одна перчатка, на левой руке, как это было всякий раз у нас во дворе. Вот он стоит передо мной, и что-то неуловимое брезжит в его лице. Он Волф, и я Волф, и я ни за что на свете не скажу своему брату вслух, что люблю его. И он никогда не скажет мне.

Нет.

Мы можем только так…

Вот единственный способ.

Такие мы. Вот так мы это говорим, показываем одним доступным нам способом.

Это кое-что значит. За этим кое-что есть.

Я возвращаюсь.

В свой угол.

Зубами, зубами стаскиваю левую перчатку. Отдаю Бугаю, который забирает ее правой.

Где-то в толпе мать с отцом, смотрят.

Пульс дает пустой такт.

Судья что-то выкрикивает.

«Пой».

Это он такое кричит?

Нет, вообще-то, это было «Бой»…

Мы с Рубом смотрим друг на друга. Он идет мне навстречу. И я иду. Толпа взрывается.

Один кулак в перчатке. Второй голый.

Вот так.

Руб выбрасывает руку и хлещет мне в подбородок.

Всё, конец. Я убит, я… Но я бью в ответ, немного мимо. Падать нельзя. Сегодня никак. Только не сейчас, когда все зависит от того, смогу ли я устоять.

Я получаю еще один, и на этот раз мир стекленеет. Вот Руб напротив меня, в одной перчатке. Обе руки висят вдоль тела. И снова тишина набирает силу. Ее разрывает Перри. Знакомые слова.

– Прикончи его, – кричи Перри.

Руб смотрит на него. Смотрит на меня.

Отвечает ему.

– Нет.

Я обнаруживаю их. Родителей.

И отключаюсь.

Брат подхватывает меня и удерживает на ногах.

Не сознавая того, я плачу. Плачу, уткнувшись брату в шею, а он не дает мне упасть.

Рубака Рубен Волф. Держит меня.

Рубиться против Рубена Волфа. Это тяжко.

Рубака Рубен Волф. Его бой – в душе. Рубаки Рубена. Как и у всех нас.

Драться с Рубеном Волфом. Это не драться против него, нет. Это что-то другое…

– Живой? – спрашивает он. Шепотом.

Я не отвечаю. Я только плачу брату в горло и вишу у него на плечах. Кисти рук у меня онемели, вены горят. Сердце – гиря, болит, и где-то в нем я могу представить обиду побитой собаки.

Я понимаю, что больше ничего не произошло. Бьет гонг, и все кончено. Мы стоим посреди ринга.

– Закончили, – говорю я.

– Знаю, – Руб улыбается. Я это чувствую.

И даже в следующие минуты, пока мы возвращаемся в раздевалку сквозь гудящую толпу, момент тянется. Он несет меня до раздевалки, помогает переодеться и вместе со мной ждет, ждет появления Руба.

Сегодня мы отвалим поскорее – в основном, из-за мамы. Мы все встречаемся в фургоне.

На улице холодный воздух бьет меня по щекам.

Домой мы опять едем в полном молчании.

На крыльце миссис Волф останавливается и обнимает нас обоих. А еще она обнимает отца. И они заходят в дом.

А мы, стоя на улице, все же слышим, как Сара спрашивает с кухни:

– Так кто победил?

И ответ мы слышим:

– Никто.

Это отец.

Ма окликает нас из кухни.

– Ужинать будете, парни? Я грею!

– А что там? – спрашивает Руб с надеждой.

– Как всегда!

Руб оборачивается ко мне и говорит:

– Опять проклятый гороховый суп. По-зорище.

– Да, – соглашаюсь я, – но он отличный все-таки.

– Да знаю.

Я открываю сетчатую дверь и иду на кухню. Я смотрю, что там творится, и запах домашней обыденности пробивается мне в нос.

– Эй, Руб?

Мы на крыльце, хлебаем в потемках гороховый суп.

– Чего?

– Ты через пару недель выиграешь титул в легком весе, да же?

– Наверное, но на будущий год я не играю. Перри скажу скоро. – Смеется. – А отличный это был замес до поры, а? Перри, поединки, все такое.

И я вдруг тоже почему-то смеюсь.

– Ага, типа того.

Руб с отвращением глядит в свою тарелку.

– Сегодня вообще какой-то кошмар.

Нагребает ложку и выливает обратно в суп.

Проезжает машина.

Гавкает Пушок.

– Мы идем, – кричит Руб. Поднимается на ноги. – Давай тарелку.

Он уносит тарелки в дом, возвращается, и мы спускаемся с крыльца, чтобы выгулять чертова Пушка.

В воротах я останавливаю брата.

Я спрашиваю его:

– А чем ты займешься, когда закончишь с боксом?

Он отвечает не раздумывая:

– Погонюсь за своей жизнью и поймаю ее.

Мы накидываем капюшоны и выходим.

Улица.

Мир.

Мы.

Дыхало – сравнительно небольшое отверстие на поверхности земли, ведущее в подземные пустоты. Если дыхало расположено на берегу моря, то при определенных условиях из его отверстия вырываются фонтаны воды. Зусак пишет о Киамском дыхале (Киамской впадине). – Примеч. ред.

Лонг-Бэй – тюрьма в Сиднее. – Примеч. ред.

Имеется в виду сцена из американской кинодрамы «Рокки» (1976, реж. Джон Эвилдсен), где главный герой оттачивал боксерское мастерство, колотя туши на бойне. – Примеч. ред.