Хулио Кортасар - Выигрыши

Почти никто не интересовался здоровьем Хорхе — жестокость пересилила человеколюбие. Возглавляемые сеньорой Трехо, донья Пепа, Нелли и донья Росита попытались рано утром проникнуть в каюту, где лежал убитый, чтобы совершить прощальные обряды, которыми так славится женская некрофилия. Пушок, только что выдержавший шумную перепалку со своими родичами, угадал их намерение и как цербер встал у дверей в каюту. На решительное требование сеньоры Трехо пропустить их и дать им исполнить свой христианский долг он не терпящим возражений тоном заявил: «Идите-ка лучше умойтесь!» А когда сеньора Трехо подняла руку, словно собираясь дать ему пощечину, Пушок сделал столь выразительный жест, что досточтимая сеньора, раненная в самое сердце, отступила, побагровев, и истошным голосом стала призывать на помощь своего супруга… Однако сеньор Трехо как сквозь землю провалился, и дамам пришлось ретироваться; Нелли ушла вся в слезах, донья Пепа и донья Росита — потрясенные поведением сына и будущего зятя, а сеньора Трехо на грани нервного припадка. Завтрак был своего рода напряженным перемирием — все исподлобья переглядывались, с досадой сознавая, что если «Малькольм» стал посреди океана, значит, путешествие прерывается, и, что теперь случится, никто не знал.

К столику бунтовщиков подошел Пушок, которого подозвал Рауль, как только тот показался в дверях бара. И когда Пушок со счастливой улыбкой, озарившей все его лицо, уселся среди новых друзей, Нелли так низко опустила голову, что чуть не коснулась лицом гренков, а ее мать еще пуще покраснела. Повернувшись к ним спиной, Пушок расположился между Паулой и Раулем, которых все это страшно забавляло. Лопес, с трудом жевавший кусочек бисквита, подмигнул ему незаплывшим глазом.

— По-моему, вашим родным не очень нравится, что вы сели за столик прокаженных, — сказала Паула.

— Я пью молоко там, где хочу, — ответил Атилио. — Пошли они подальше, надоели.

— Понятно, — сказала Паула, протягивая ему хлеб и масло. — А теперь мы присутствуем при торжественном прибытии сеньора Трехо и доктора Рестелли.

Трескучий голос дона Гало разорвал тишину, словно пробка, вылетевшая из бутылки шампанского. Он радовался при виде друзей, которым удалось хоть немного вздремнуть после этой ужасной ночи, проведенной в плену. Что касается его самого, то он так и не сомкнул глаз, несмотря на двойную дозу снотворного. Но у него еще будет время отоспаться после того, как установят виновных и примерно накажут зачинщиков этой безрассудной и дикой выходки.

— Ну, сейчас начнется, — пробормотала Паула. — Карлос и ты, Рауль, сидите спокойно.

— Мама миа, мама миа, — бормотал Пушок, прихлебывая кофе с молоком. — И зачем такой шум из-за пустяков.

Лопес с любопытством смотрел на доктора Рестелли, который избегал его взгляда. За столиком, где сидели дамы, послышался повелительный возглас: «Освальдо!» — и сеньор Трехо, направлявшийся к свободному месту, словно вспомнив о своих обязанностях, изменил курс, приблизился к столику бунтовщиков и остановился против Атилио, который с трудом прожевывал огромный кусок хлеба с мармеладом.

— Позвольте узнать, юноша, но какому праву вы пытались воспрепятствовать моей супруге пройти… ну, скажем, к одру смерти?

Атилио с трудом проглотил кусок, так что у него чуть не выскочило адамово яблоко.

— Мама миа, да им только хотелось поиграть на нервах, — сказал он.

— Что вы сказали? Повторите!

И хотя Рауль делал ему знаки оставаться на месте, Пушок отодвинул стул и встал.

— Пате, выкусите. — сказал он, складывая кукиш и подпоен его к носу сеньора Трехо. — Или вы хотите, чтобы я разозлился всерьез? Мало вас наказали? Не подействовало ни на вас, ни на этих пачкунов?

— Атилио! — с наигранным возмущением воскликнула Паула, а Рауль надрывался от смеха.

— Мама миа, сами пристали, так пускай слушают! — гаркнул Пушок так, что зазвенели тарелки. — Шайка бездельников, только и умеют, что чесать языком, тыр-пыр, а малец покамест пускай помирает, да он и помирал в самом деле! А вы что сделали, скажите на милость? Двинулись с места? Пошли за доктором? Мы пошли, чтоб вы знали! Мы, вот этот сеньор и сеньор, которому разбили лицо! И еще один сеньор… да, еще один… а потом вы хотите, чтобы я пропускал всяких в каюту…

Он запнулся и от сильного волнения не мог продолжать. Взяв Пушка за руку, Лопес тщетно пытался его усадить. Потом, тоже поднявшись, выразительно посмотрел в глаза сеньору Трехо.

— Vox populi, vox Dei [110] Глас народа, глас божий (лат.). , — сказал он. — Ступайте завтракать, сеньор. А что касается вас, сеньор Порриньо, оставьте при себе свои замечания. И вы тоже, сеньоры и сеньориты.

— Неслыханно! — заверещал дои Гало, поддержанный стенаниями и воплями женщин. — Они злоупотребляют своей силой!

— Надо было бы их всех убить! — выкрикнула сеньора Трехо, откидываясь на спинку стула.

Столь простодушно высказанное желание заставило пацифистов прикусить язык, все поняли, что зашли слишком далеко. Завтрак продолжался, хотя не утихало глухое бормотание и гневно поблескивали глаза. Персио, явившийся позже всех, точно оборотень, проскользнул между столиками и поставил стул рядом с Лопесом.

— Сплошной парадокс, — сказал он, наливая себе кофе. — Овцы превратились в волков, а партия миротворцев стала ярой сторонницей воины.

— Немного поздновато, — сказал Лопес. — Лучше бы они оставались в своих каютах и ждали… сам не знаю чего.

— Это не годится, — сказал Рауль, зевая. — Я пытался уснуть, по безрезультатно. На солнышке, наверно, будет лучше. Пойдемте?

— Пойдем, — поддержала Паула и замерла, поднимаясь со стула. — Tiens, смотрите, кто пришел.

Худой и настороженный глицид с седым ежиком волос смотрел на них с порога. Чайные ложечки со звоном опустились на блюдца, стулья повернулись к двери.

— Добрый день, дамы, добрый день, господа.

В ответ послышалось робкое «добрый день, сеньор». Это сказала Нелли.

Глицид провел рукой по волосам.

— Во-первых, я хочу сообщить вам, что врач только что посетил больного малыша и нашел, что его состояние намного лучше.

— Потрясающе, — сказал Пушок.

— От имени капитана сообщаю, что известные вам меры предосторожности после полудня будут отменены.

Никто не произнес ни слова, однако жест Рауля был слишком красноречив, чтобы глицид его не заметил.

— Капитан сожалеет о том, что недоразумение послужило причиной прискорбного случая, но, как вы должны понять, «Маджента стар» снимает с себя всякую ответственность за это, поскольку всем было известно, что речь идет о крайне заразном заболевании.

— Убийцы! — отчетливо произнес Лопес. — Да, именно то, что вы слышали: убийцы.