Хулио Кортасар - Выигрыши

— Я хочу спросить вас, сеньор инспектор… Ввиду того что, как вы сказали, тело снято с парохода и тем самым устранена опасность новой вспышки тифа, нельзя ли подумать о возможности…

— Ну, конечно, — сказал дон Гало. — Почему бы тем, кто согласен… я подчеркиваю — кто согласен… почему бы им не продолжить путешествие?

Все заговорили одновременно, и голоса дам звучали все громче, несмотря на робкие попытки полицейских установить тишину. Рауль отметил, что инспектор удовлетворенно улыбался и делал полицейским знак не вмешиваться. «Разделяй и властвуй, — подумал он, прислоняясь к переборке и куря без всякого удовольствия. — А почему бы и нет? Не все ли равно — остаться или уйти, продолжать путешествие или возвратиться. Бедняга Лопес во что бы то ни стало желает доказать правду. А Медрано был бы доволен, если б мог узнать, какой переполох он устроил…» Он улыбнулся Клаудии, которая отрешенно наблюдала за происходящим, пока доктор Рестелли объяснял, что отдельные прискорбные эксцессы не должны повлиять на заслуженный отдых большинства пассажиров, и поэтому он надеется, что сеньор инспектор… Но сеньор инспектор снова поднял руку, призывая всех к молчанию.

— Я прекрасно понимаю точку зрения этих сеньоров, — сказал он. — Однако капитан и офицеры, имея в виду сложившиеся обстоятельства, вспышку тифа и прочее… Одним словом, господа, мы все возвращаемся в Буэнос-Айрес, или я скрепя сердце буду вынужден приказать интернировать вас до тех пор, пока не рассеется недоразумение. И не забывайте, что угроза эпидемии тифа — достаточный повод для того, чтобы оправдать такую чрезвычайную меру.

— Вот оно! — крикнул дон Гало, в ярости оборачиваясь к Лопесу и Атилио. — Вот вам результат анархии и высокомерия. Я говорил это с той минуты, как сел на пароход. Теперь за нашкодивших будут расплачиваться невинные, так и растак! А эти ваши самолеты хоть надежны?

— Никаких самолетов! — завопила сеньора Трехо, поддержанная в основном женскими голосами. — Почему это мы не можем продолжать путешествие, скажите, пожалуйста?

— Путешествие окончено, сеньора, — сказал инспектор.

— Освальдо, и ты потерпишь это!

— Деточка! — со вздохом ответил сеньор Трехо.

— Согласны, согласны, — сказал дон Гало. — Сядем в самолет, и дело с концом, только перестаньте говорить о всяких интернированиях и прочем вздоре.

— В создавшейся ситуации, — сказал доктор Рестелли, искоса смотря на Лопеса, — хорошо бы достичь единства, к которому нас призывает сеньор инспектор…

Лопесу было и противно, и жалко его. Но он так устал, что жалость пересилила.

— За меня не беспокойтесь, че, — сказал он Рестелли. — Я не имею ничего против возвращения в Буэнос-Айрес, а там мы объяснимся.

— Совершенно верно, — сказал инспектор. — Ведомство должно быть уверено в том, что никто из вас не использует свое возвращение для распространения слухов.

— Разумеется, — сказал Лопес. — Ведомство неплохо придумало.

— Ваше упорство, уважаемый сеньор… — начал инспектор. — Поверьте, если у меня заранее не будет уверенности в том, что вы не станете искажать, да-да, именно искажать факты, я буду вынужден прибегнуть к тому, о чем предупреждал.

— Только этого еще недостает! — крикнул дон Гало. — Сперва три дня сидели как на иголках, а теперь еще засунут в какую-нибудь вонючую дыру. Нет, нет и нет! В Буэнос-Айрес! В Буэнос-Айрес!

— Ну, разумеется, — сказал сеньор Трехо. — Это недопустимо.

— Давайте спокойно проанализируем ситуацию, — предложил доктор Рестелли.

— Ситуация совершенно ясна, — ответил сеньор Трехо. — Раз сеньор инспектор считает, что продолжать путешествие невозможно… — он взглянул на супругу, позеленевшую от злости, и безнадежно махнул рукой, — мы понимаем, что самым логичным и естественным будет немедленно возвратиться в Буэнос-Айрес и вновь приступиться…

— Приступить, — поправил Рауль. — К делам приступают.

— У меня против этого нет возражений, — сказал инспектор, — только предварительно вам придется подписать составленное памп заявление.

— Мое заявление я напишу сам от первого до последнего слова, — сказал Лопес.

— И не ты один, — сказала Паула, немого смущаясь своего благородства.

— Конечно, — подтвердил Рауль. — По крайней мере нас пятеро. А это больше четверти пассажиров, с чем демократия не может не считаться.

— Не впутывайте, пожалуйста, сюда политику, — сказал инспектор.

Глицид провел рукой по волосам и что-то тихо стал говорить инспектору, который внимательно его слушал.

Рауль обернулся к Пауле.

— Телепатия, дорогая. Он говорит, что «Маджента стар» не пойдет на частичное интернирование, ибо тогда разразится еще больший скандал. Нас не повезут даже в Урсуайю, вот увидишь. Я очень этому рад, потому что не захватил с собой зимнего платья. Запомни и увидишь, что я был прав.

Он действительно оказался прав: инспектор снова поднял руку характерным жестом, делающим его похожим на пингвина, и решительно заявил, что в случае, если не будет достигнуто единство, ему придется интернировать всех пассажиров без исключения. Самолеты, мол, могут лететь только вместе и прочее, и прочее, и еще целый ряд убедительных технических доводов. Затем он замолчал, ожидая, какое впечатление произведут его слова и древний девиз, о котором недавно вспомнил Рауль; ждать ему пришлось недолго. Доктор Рестелли посмотрел на дона Гало, который посмотрел на сеньору Трехо, а та посмотрела на своего супруга. Настоящий перекрестный огонь, молниеносный рикошет взглядов. Оратор дон Гало Порриньо.

— Позвольте заметить, уважаемый сеньор, — сказал дон Гало, приводя в движение свое кресло-каталку. — Нельзя допустить, чтобы из-за упрямства и неподатливости этих заносчивых молодчиков нас, уравновешенных и рассудительных людей, упрятали черт знает куда и вдобавок потом облили грязью и оклеветали, уж я-то знаю наш мир. И если вы заявляете, что эта… этот случай был следствием проклятой эпидемии, то я лично считаю, что нет никаких оснований не доверять вашему официальному заявлению. Меня нисколько не удивит, если скажут, что в этой ночной схватке было, как говорится, много шума из ничего. И, по правде говоря, никто из нас, — он особенно подчеркнул последнее слово, — не мог видеть… этого… этого несчастного сеньора, который, между прочим, пользовался всеобщей симпатией, несмотря на свои несуразные поступки в последние часы. — Он сделал полукруг на своем кресле и победоносно посмотрел на Лопеса и Рауля. — Я повторяю: никто не видел его, потому что вот эти сеньоры с помощью наглеца, который осмелился запереть нас на ночь в баре — обратите внимание на эту неслыханную дерзость в свете того, о чем мы говорим, — вот эти сеньоры, повторяю, хотя они и не достойны такого уважительного звания, преградили путь к одру мертвеца вот этим дамам, движимым чувством христианского милосердия, которое я уважаю, хотя и не разделяю его. Какие, по-вашему, сеньор инспектор, можно сделать из этого выводы?