Хулио Кортасар - Выигрыши

Рауль вцепился в руку Пушка, который побагровел, как обожженный кирпич, но не сумел помешать ему выкрикнуть:

— Какие там выводы, каракатица? Да я принес его обратно, принес вместе вот с этим сеньором! Из него еще хлестала кровь.

— Какой-то пьяный бред, — пробормотал сеньор Трехо.

— А моя пуля, которая царапнула того сукина сына?! У него с уха капала кровь, как с освежеванного поросенка. Боже правый, и почему я не всадил ему заряд в брюхо, неужто и тогда все свалили бы на тиф?!

— Не кипятись, Атилио, — сказал Рауль. — История уже написана.

— Какая, к дьяволу, еще история, — сказал Пушок.

Рауль пожал плечами.

Инспектор молчал, зная, что найдутся ораторы красноречивее его. Первым взял слово доктор Рестелли, воплощение сдержанности и благоразумия; за ним выступил сеньор Трехо, яростный защитит; справедливости и порядка; дон Гало лишь поддерживал выступающих остроумными и уместными замечаниями. На первых порах Лопес, подстрекаемый гневными возгласами Атилио, а также меткими и колкими репликами Рауля, пытался возражать, обвиняя ораторов в трусости. Но потом ему вдруг стало противно, и, потеряв всякое желание говорить, он повернулся ко всем спиной и отошел в дальний угол. За бунтовщиками, стоявшими молчаливой группой, сдержанно наблюдали полицейские. Партия миротворцев закончила выступления при одобрительной поддержке дам и меланхолично улыбавшегося инспектора.

С высоты «Малькольм» походил на спичку, плавающую в большом тазу. Поспешив занять место у окошка, Фелипе равнодушно посмотрел на него. Океан, уже не такой огромный и вздыбленный, напоминал тусклую ровную пластину. Фелипе закурил и огляделся вокруг; спинки кресел были удивительно низкими. Другой самолет слева от них, казалось, не летел, а парил на месте. Там находился багаж пассажиров и, возможно… Поднимаясь на самолет, Фелипе смотрел во все глаза, стараясь увидеть тюк, завернутый в простыню или в брезент, скорее всего, в брезент. Так ничего и не увидев, он предположил, что тюк, наверное, погрузили в другой самолет.

— В общем, — сказала Беба, усаживаясь между матерью и Фелипе, — можно было себе представить, что все именно так и кончится. Мне это не нравилось с самого начала.

— Все могло бы кончиться прекрасно, — сказала сеньора Трехо, — если бы не этот тиф и… если бы не тиф.

— Так или иначе, а вышло надувательство, — сказала Беба. — Теперь придется объяснять всем подружкам, представляешь.

— Ну что же, доченька, и объяснишь. Ты прекрасно знаешь, что надо говорить.

— Напрасно ты думаешь, что Мария-Луиса и Мече поверят в такую басню…

Сеньора Трехо секунду смотрела на дочь, потом перепела взгляд на супруга, пристроившегося в другом конце самолета, где было только два сиденья. Сеньор Трехо, который все слышал, жестом успокоил ее. В Буэнос-Айресе они уговорят детей не болтать лишнего, возможно, пошлют их на месяц в Кордову, в именье тетушки Флориты. Дети быстро все забывают, к тому же они еще несовершеннолетние и их слова не могут иметь юридических последствий. Не стоит раньше времени беспокоиться.

Фелипе продолжал смотреть на «Малькольм», пока он не исчез из виду где-то внизу; осталась лишь беспредельная, наводящая скуку водная гладь, над которой они будут лететь четыре часа, пока не доберутся до Буэнос-Айреса. Вообще-то лететь было не так уж плохо, в конце концов, это его первое воздушное путешествие, и у него будет что порассказать ребятам. А какое лицо скорчила мамаша перед взлетом, как старалась скрыть свой страх Беба… Женщины несносны, паникуют по любому поводу. Да, че, что поделаешь, заварилась такая каша, что в конце концов всех запихнули в самолет и отправили домой. Убили там одного и… Но ему, наверное, не поверят; Ордоньес, как всегда, посмотрит на него пренебрежительно: «Об атом давно уже было бы известно, малец! На что, по-твоему, газеты?» Да, об убийстве лучше не распространяться. Но Ордоньес, а может, и сам Альфиери спросят, как прошло путешествие. Ну, про это уже легче: бассейн, одна рыжуха в бикини, прихватил под водой, малютка все жалась, а вдруг узнают, я, мол, стесняюсь; да что ты, детка, никто ничего не узнает, давай приходи, немного развлечемся. Сперва не хотела, перепугалась, по сам знаешь, как бывает, как только уложил ее по форме, зажмурила глазки и позволила раздеть себя в постели. Ох и девка, рассказать невозможно…

Он развалился в кресле, прикрыл глаза. Ты только послушай, что было… Целый день, че, и не хотела, чтобы я уходил, настоящая пиявочка, не знал, как и отделаться… Да, рыжая, а там, скорее, русая. Ясное дело, мне тоже было любопытно, ну говорю тебе, скорее, русая.

Отворилась дверь кабины пилота, и высунулся инспектор, довольный и вроде даже помолодевший.

— Превосходная погода, сеньоры. Через три с половиной часа будем в Пуэрто-Нуово. Ведомство полагает, что после того, как будут выполнены формальности, о которых мы с вами говорили, вы, вероятно, пожелаете как можно скорей отправиться домой. Чтобы не терять зря времени, всем будут предоставлены такси: багаж вы получите, как только приземлимся.

Он сел в первое кресло, рядом с шофером дона Гало, который читал номер «Рохо и Негро». Нора, забившаяся в кресло у окошка, вздохнула.

— Никак не могу убедить себя, — сказала она. — Это выше моих сил. Вчера еще нам было так хорошо, а теперь…

— Кому ты это говоришь, — пробурчал Лусио.

— Странно, ты же сам сначала так интересовался этой кормой… Чем они были так озабочены, объясни мне? Не понимаю, по виду такие добрые сеньоры, такие симпатичные.

— Шайка налетчиков, — сказал Лусио. — Других я не знал, а вот Медрано, клянусь, поразил меня порядком. По тому, как обстоят сейчас дела в Буэнос-Айресе, эта заваруха может навредить нам всем. А если кто донесет начальству, меня могут не повысить, а то еще похуже… Ведь, в конце концов, это была государственная лотерея, но об этом все забыли. Только думали, как бы устроить скандал да покрасоваться.

— Не знаю, — сказала Нора, посмотрев на него и тут же опустив глаза. — Ты, конечно, прав, но когда заболел сын этой сеньоры…

— Ну и что? Вон, гляди, он преспокойно уплетает себе конфеты! Какая же это болезнь, скажи на милость? А эти скандалисты только и искали повода, чтобы заварить кашу и показать себя героями. Думаешь, я не понял это с самого начала и не пытался их остановить? Но они бряцали оружием, выпендривались, корчили из себя… Вот помяни мое слово, если только об этом узнают в Буэнос-Айресе…

— Я думаю, никто не узнает, — робко сказала Нора.

— Увидим. К счастью, некоторые думают так же, как я, а нас большинство.

— Придется подписать это заявление.

— Конечно, придется. Инспектор все уладит. Может, я зря волнуюсь, в конце концов, кто поверит их россказням.