Том Вулф - Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка

Я выхожу на автостоянку позади окружной больницы, и не трудно догадаться — как только я завожу мотор, меня тут же окутывают «Актуальные точечные новости», «Манки номер 9», «Донна, донна, примадонна» и рекламные стишки, дружелюбно манящие и зовущие в сторону отелей «Фремонт» и «Фронтир Федерал». Мы с моим большим белым автомобилем плывем по Стрипу мимо «бумерангового модерна», «криволинейной палитры», «Минтревожной спирали Флэша Гордона», «гамбургеровой параболы Макдоналдса», «эллипса Мятного казино» и «почек Майами-бич». В грандиозной галерее «Янг Электрик Сайн Компани» рвутся солнечные вспышки для всех солнечных королей. В аэропорту я не знаю, чем занять время между сдачей взятого напрокат автомобиля и проходом на терминал, но как только автоматическая дверь раскрывается, «музак» тут же начинает выбулькивать «Песнь Индии». На верхнем уровне вокруг эскалаторов вовсю трещат игровые автоматы. Они расположены там как «лунки» — словечко, подцепленное Лас-Вегасом из гольфа. И какой-то пожилой мужчина поднимается по эскалатору: он только-только прилетел на самолете из Денвера; на левом плече у него красуется массивная пластиковая сумка с одеждой, а в левой руке — чемодан с двумя отделениями. Мужчине приходится поставить чемодан на пол и вытащить обеими руками сумку, которая вот-вот упадет. Однако в то же самое время он умудряется отрыть в кармане пару монет и запустить игровые автоматы. Вроде бы все выглядит нормально, однако, направляясь к своему самолету, я чувствую, что чего-то недостает. И вспоминаю, как недавно в три часа дня сидел в коктейль-зале отеля «Дюнc» вместе с Джеком Хескеттом, управляющим местного филиала корпорации «Федерал Сайн энд Сигнал», Марти Стейнменом, менеджером по сбыту, и Тедом Блейни, дизайнером. Они рассказывали мне про рекламный щит, который как раз тогда сооружали для отеля «Дюнc», чтобы поставить его при въезде в аэропорт. Там будет целых пять тысяч квадратных футов свободно стоящего рекламного щита, изображающего огненно-красное озеро на фоне огненно-золотистой пустыни. Буква «Д» — только одна, самая первая буква в слове «Дюнс», — написанная оригинальности ради кириллицей, будет высотой с двухэтажный дом. Дисплей со вставкой из плексигласа, самый большой в мире вращающийся щит тройного изображения, будет поворачиваться, демонстрируя сперва сам двадцатидвухэтажный отель, потом плавательный бассейн с большими белыми барашками, а затем новое поле для игры в гольф. Кривые, как турецкие сабли, изгибы рекламного щита будут воспарять к массивному ревущему бриллианту на самом верху.

— Его можно будет увидеть с аэроплана с расстояния пятнадцати миль, — утверждает Джек Хескетт.

— Не с пятнадцати, а с пятидесяти, — поправляет его Ли Фишер.

И эта ерундовина вонзится на шестьдесят пять футов в небо — потому что вся штука оказалась в том, что кто-то побывал в аэропорту и заметил там только один-единственный подходящий дисплей. Это оказался тот самый столп порядка шестидесяти футов в вышину, с освещенным шаром и маячковыми огнями, то есть, короче говоря, диспетчерская вышка. Черт, оттуда видно всего на сорок миль. Но ведь в этом-то вся и соль.

Одним прекрасным вечером 1958 года, когда Лоуренс Мендельсон был всего-навсего тощим двадцативосьмилетним водителем гоночного автомобиля. переделанного из серийного, ему вдруг пришла в голову потрясающая идея — нужно устроить «гонки с выбиванием». Дело было так: проходя свой десятый круг по гоночной трассе «Айслип», что в Лонг-Айленде, он заложил слишком крутой вираж. Неуклюжий юнец с типично чикагским «ежиком» впилился в Лоуренса изнутри виража на своем форде 1949 года выпуска и зашвырнул его аж на двенадцатый ряд трибун. Впрочем, Лоуренс Мендельсон на своей машине не сшиб тогда ни одного зрителя.

— Вот что больше всего меня зацепило, — вспоминает Лоуренс. — Я помню, как свисал с сиденья вверх тормашками, точно кусок джерсийского бекона, и дико недоумевал, почему никто не сидел там, где я только что пронесся. «Вшивый пролет», — сказал я себе тогда. Хотя не только это меня зацепило. Все зрители до единого, сидевшие тогда на трибунах, сразу же напрочь забыли про гонку и принялись разглядывать меня, точно завернутый в красивую обертку подарок внутри свеженького куска хлама.

Именно в тот момент и произошло преображение гонщика Лоуренса Мендельсона в промоутера, а также, это случилось уже несколько сделок и разговоров спустя, во владельца гоночной трассы «Айслип». Разумеется, в этом новом качестве он все ближе знакомился с изнанкой гонок на серийных автомобилях, с тем, о чем все, связанные с этим бизнесом, предпочитали помалкивать. А именно — что на каждого, кто приходит посмотреть якобы на мастерство автогонщиков и узнать, кто победит, приходится порядка пяти человек, дожидающихся своего «звездного часа» — того взлета обломков, к которому гонки на серийных автомобилях столь достославно предрасположены.

Вся стая как раз закладывает вираж, когда вдруг сцепляются два, три, четыре автомобиля, крутясь, брызгая друг на друга и на ограждения всякой всячиной, переворачиваясь, обращаясь кверху правым бортом, выворачиваясь наизнанку и разлетаясь на куски со звуками рвущихся швов и дисков, стержней и проводов, выплевывая бензин и отрывая друг от друга целые ярды жести, словно снимая обертку с шоколадки, после чего от обломков начинает подниматься пепельно-голубой дым, а на трибуны, напоминая вездесущий соус «ньюберг», потихоньку просачивается несказанный восторг.

Так зачем, спрашивается, нужна вся эта скучная и монотонная гонка, если можно сразу перейти к славным столкновениям?

Такова вкратце ранняя история того, что с точки зрения культуры является наиболее важным видом спорта, когда-либо зародившимся в Соединенных Штатах, — спорта, который стал своего рода национальным символом, все равно как гладиаторские бои в Древнем Риме. Лоуренса Мендельсона посетило видение — новый автомобильный спорт, который будет сплошь состоять из одних столкновений. Не два, не три и не четыре, а сразу сто автомобилей окажутся на арене с одной-единственной целью — разнести друг друга на мелкую шрапнель. Машина, которая сумеет раздолбать всех остальных, наиболее успешно от них уворачиваясь, последняя машина, которая по-прежнему сможет двигаться среди дымящихся развалин, заберет денежный приз.

Итак, я отправился, чтобы взглянуть на это зрелище. В восемь пятнадцать вечера на Риверхедском автодроме, самую малость к востоку от Риверхеда, что в Лонг-Айленде, на трассе 25, среди добрых старых безмятежных равнин, где фермеры испокон веку разводили уток и индюшек, Лоуренс Мендельсон, забравшись в своей куртке с красной неоновой подсветкой на платформу грузовика, принялся подробно излагать сотне водителей все правила и тонкости «гонок с выбиванием». А вскоре, ровно в половине девятого, первые 25 автомобилей выехали на гоночную трассу, где обычно носились серийные машины, — дорожку в четверть мили длиной. Для сотни автомобилей там просто не было места, и мечту Лоуренса Мендельсона пришлось разделить на четыре заезда. И теперь 25 автомобилей были расставлены через равные промежутки по всей окружности трассы, издавая взволнованное пуканье и пыхтение. Направиться они собирались вовсе не по гоночной дорожке, а к определенной точке в самом центре внутренней части поля.