Арнольд Цвейг - Спор об унтере Грише

— Командир, разрешивший это… Пожалуйста, дальше!

— Конечно, этот командир ждал для себя орденочка и получил его. Но люди там, в окопах, нестроевые солдаты за позициями, строительные роты и порубочные команды заплатили в общем потерями в сто семь человек. Ибо всю вторую половину дня от русских били в ответ тяжелыми снарядами, что называется сыпали. А затем ввязалась и наша артиллерия… и разыгралось почти настоящее сражение, — это теперь-то, во время перемирия! «Усиленная деятельность артиллерии» — так значилось в донесении за тот день. И вот теперь этого рода спорт пытаются ввести и у нас.

Обер-лейтенант Винфрид думал только о том, как бы вовремя унести ноги, когда тяжелое кресло красного дерева с бронзовой инкрустацией загремит о паркет. За пятнадцать месяцев службы на фронте он видел слишком много ужасного и поэтому не мог иначе, чем юмористически, отнестись к воинственным забавам скучающих владетельных особ.

Но фон Лихов — лицо его стало серо-желтым — осторожно отодвинул пресловутое кресло, короткими шагами прошелся несколько раз по комнате. Золото раннего майского утра красиво играло в Лужицах и рытвинах большой дороги. В окно доносился снизу стук машинок из канцелярии штаба и голос унтер-офицера Зигельмана, перечитывавшего текст очередного приказа, размножением которого он как раз был занят. И еще — мерными шагами, с ружьями под мышкой, часовые в великолепных серых стальных шлемах ходили, взад и вперед перед подъездом, со спокойным сознанием безупречно выполняемого долга.

— Так, так, — сказал его превосходительство резким, привыкшим к командованию голосом старого военачальника, — сообщи адъютанту его высочества, что на территории нашей дивизии мы, из-за тифа и шрапнельного огня, не можем взять на себя ответственность за безопасность его королевского высочества. А затем я требую, чтобы у нас раз навсегда была прекращена эта проклятая погоня за орденами! Если так будет продолжаться и впредь, я вынужден буду запретить офицерам моей дивизии на все время перемирия носить какие бы то ни было знаки отличия. За исключением, впрочем, тех, которые выданы за предшествовавшие бои и дошли сюда с опозданием. Знает ли Шиффенцан обо всех этих делах?

Обер-лейтенант Винфрид, с улыбкой взглянув на дядю, сказал:

— Ведь ты же сам знаешь, дядя Отто, что до Шиффенцана такие дела не доходят.

Фон Лихов спокойно приказал племяннику держаться с ним более официального тона и прибавил затем:

— Надеюсь, что это так. А что касается проклятого железнодорожника, — прошипел он внезапно, вновь давая волю раздражению, — который вздумал задержкой поездов перепутать весь порядок отпусков и лишить моих офицеров каких-то несчастных двух недель отдыха на родине, то гони его просто в шею.

Адъютант засмеялся. Его чрезвычайно забавляла мысль о том, как он, новоиспеченный обер-лейтенант, едва двадцати трех лет от роду, будет гнать в шею начальника железных дорог в чине по крайней мере генерала и к тому же возглавляющего железнодорожную сеть в районе, равном половине Германии.

— Что касается перевозки роялей багажом — то, конечно, этот железнодорожник прав. Не пойму, как это вообще может прийти в голову покупать здесь рояли?

«Покупать» — это неплохо сказано! — усмехнулся про себя обер-лейтенант Винфрид, дивясь наивности старого генерала.

— Пиши! — продолжал Лихов. — «Вопреки всем ссылкам на экономические трудности и недостаток угля, я требую, чтобы железнодорожное движение для отпускников происходило на нашей линии при любых обстоятельствах по плану и в прежнем масштабе. В противном случае я буду вынужден лично обратиться к его высочеству и требовать, чтобы до тех пор, пока автотранспорт не заменит очередных поездов… — Увидев, что племянник стенографирует, он продолжал короткими фразами приказа —…расписание движения оставалось бы неизменным».

Винфрид с сожалением смотрел на старого генерала, которого в войсках называли не иначе, как «старина Лихов». Автотранспорт для отпускников! — думал Винфрид. Старый, наивный чудак! Если здесь и в самом деле снова заварится каша, то дай бог, чтобы хватило самых необходимых средств транспорта для переброски орудий и людей в угрожаемые места фронта. Антанта задаст нам работы там, на Западе, откуда я прибыл и где в кровавом бою у Позьерского кладбища заработал вот эту штучку, — он как бы ощутил прикосновение к телу железного креста первой степени, приколотого к мундиру. И если только там, в Петербурге, военным властям удастся прибрать к рукам милейшего Керенского, тогда — помилуй бог всех этих бедных солдат. Конечно, если это чудовище Шиффенцан не придумает в тылу какого-нибудь нового фортеля. Автотранспорт! Вам, ваше превосходительство, следовало бы ознакомиться с тем, во что превратились весной дороги, и взглянуть, как копошатся наши землекопы по колено в грязи, а воз и ныне там.

— Что там еще на сегодня? — спросил его превосходительство. — Стрельба по русским! — внезапно заговорил он, не дожидаясь ответа и зажигая слегка дрожащей рукой большую коричневую сигару. — Знаешь ли ты, Пауль, сколько у русских убито с начала войны?

Обер-лейтенант не знал.

— Я тоже не знаю, — сказал фон Лихов. — Но уж никак не меньше, чем миллион сто тысяч, боже милостивый, — пробормотал он, — в тысяча восемьсот семидесятом году, будь у нас миллион, мы положили бы в карман всю Францию. А теперь такое количество людей выбыло из строя у одних только русских. — И он скорбно покачал головой. Затем вновь вернулся к очередным работам. — Какие же еще дела?

Пауль Винфрид вынул из папки приговор, который вчера вечером был представлен на утверждение из дивизионного суда, и молча положил его перед начальником. Дивизионный генерал, начальник самостоятельной оперативной группы, является одновременно верховным судьей и в этом качестве — заместителем кайзера, который, в свою очередь, олицетворяет собой божество и провидение.

Фон Лихов углубился в донесение: смертный приговор шпиону, некоему Илье Павловичу Бьюшеву, который, как ясно показало следствие, виновен в том, что в течение определенного срока с целью шпионажа скрывался в германском тылу. Генерал насупил белые узкие брови и вместо того, чтобы взять ручку, которую протягивал ему обер-лейтенант Винфрид, отодвинул бумагу и сказал:

— Нет, благодарствую, не хватало еще с утра покойников! Не желаю. Кто вел это дело?

Взглянув на подписи на бумаге, лейтенант Винфрид сказал:

— Военный судья Познанский.

— Познанский? — повторил генерал. — Это человек надежный. Еврей, но дельный парень. Пусть сам доложит мне. Прикажи ему явиться сегодня после обеда, отложим это, — сказал он, возвращая лейтенанту документ. — Ну, что еще у тебя в запасе?