Роже Вайян - 325 000 франков

— Неужели это правда, неужели вы согласны быть моей? — повторял он.

Бюзар не обольститель. Он не сумел воспользоваться моментом. Пока он говорил, Мари-Жанна взяла себя в руки. Она тихонько оттолкнула его.

— Лежите спокойно.

Он снова к ней прижался. Она оттолкнула его более решительно.

— Почему? — спросил Бюзар.

— Не хочу.

— Но вы же хотели.

— А теперь не хочу.

Бюзар вскочил с кровати, прошелся по комнате и вернулся к Мари-Жанне.

— Вы очень злая женщина.

У Бюзара черные глаза. Сейчас он стоял перед ней, нахмурив брови, и казался невероятно высоким.

Мари-Жанна проворно встала, не спеша обошла Бюзара, который, сделав полуоборот не сходя с места, проводил ее взглядом, остановилась у прямоугольного зеркала, висевшего над туалетным столиком, и стала приводить в порядок свою прическу.

Бюзар подошел к Мари-Жанне, взял ее за плечи, силой повернул лицом к себе и схватил за запястья.

— Пойдем!

— Нет.

Она тряхнула руками, и он их выпустил.

Бюзар подошел к столу, опустился на стул, на котором провел весь вечер, сидя напротив Мари-Жанны, и уронил голову на руки. Мари-Жанна увидела, как от рыданий судорожно вздрагивает его худая спина. Она села напротив него на стул с высокой спинкой.

— Бернар, — сказала она, — не надо больше приходить.

Еще не было одиннадцати. У них оставалось много времени на обычные для счастливых или несчастливых возлюбленных и супружеских пар пререкания: «Ты обещала», «Ничего я не обещала», «Я имею право», «Ты не имеешь права», «Я настаиваю на своем праве» и, наконец, самый веский довод, который иногда пресекает спор и приводится сильной стороной, то есть, говоря их языком, тем из них, кто меньше любит: «Я не хочу» или «Я хочу». Не буду дальше распространяться на эту тему. Сказанного мною достаточно, чтобы читатель получил полное представление о любовных отношениях Бюзара и Мари-Жанны в течение первых полутора лет.

Но сейчас возникло новое обстоятельство. Мари-Жанна чуть не уступила и сделала из этого вывод: Бернар не должен больше приходить. Даже если, а это вполне вероятно, Мари-Жанна в конце концов отменит свой запрет, она оказалась вынуждена сейчас объясниться откровеннее, чем когда-либо.

Почему она сопротивлялась Бюзару с упорством, которое сделало бы честь набожной девушке в те времена, когда считалось, что физическая близость угрожает спасению души? Вот этого я никак не мог понять, хотя все ее признания Корделия передавала мне.

— Она боится забеременеть. Вовсе незачем быть психоаналитиком, чтобы понять это, — сказала Корделия.

— В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году? — удивился я. — Сейчас даже школьницы знают, какие предосторожности следует принять…

— А Мари-Жанна не школьница. — Корделия разозлилась. — Кто же мог научить ее тому, что твои школьницы будто бы знают? Где она достанет то, что ей необходимо? И кто ей даст на это деньги?

Мари-Жанна призналась Корделии, что у нее было три любовника. Самый последний считал ниже своего мужского достоинства прибегать к единственному известному в Бионне способу предохраняться, будто он старый муж. Мари-Жанна забеременела, а его взяли на военную службу. Аборт произвела какая-то старуха, и неудачно. В больнице хирург делал вычистку без анестезии, чтобы наказать Мари-Жанну «за нанесение ущерба своему здоровью». Прошло четыре года, и Мари-Жанна все это время вела целомудренный образ жизни.

— Свободная любовь — это тоже роскошь! — воскликнула Корделия.

— А почему ей не выйти за Бюзара?

— А почему она должна выходить за него?

Бюзар, разъезжая на своем трехколесном велосипеде, зарабатывал немного меньше Мари-Жанны. Жил он у своих родителей. Квартиру в Бионне найти трудно, население здесь росло так же быстро, как развивалась пластмассовая промышленность, которая зародилась в 1936 году, одновременно с появлением пресса для литья под давлением, и за эти восемнадцать лет вытеснила всякую другую индустрию. Если в доме, где тихо жили две женщины, появится мужчина со всеми своими требованиями, кончится их спокойная жизнь, и с каждым очередным ребенком их относительная обеспеченность будет все уменьшаться вот что несло Мари-Жанне замужество.

— Слишком дорого ей обойдется муж, — закончила Корделия.

— Значит, она не любит Бюзара.

— Откуда ей знать, любит ли она его. Была бы она с ним счастлива возможно, и полюбила бы. Любовь так же разнообразна, как условия, в которых живут любящие друг друга люди. Любовь — это не таинство. К счастью, Мари-Жанна не склонна ни к религии, ни к метафизике.

— Зачем же она продолжает принимать Бюзара?

— Имеет же она право развлечься.

— Но он-то страдает.

— Знаешь, мужчины вечно жалуются на такого рода страдания… А они куда менее болезненны, чем аборт.

Приблизительно то же самое, только другими словами, Мари-Жанна пыталась втолковать Бюзару во вторник вечером, когда он пришел к ней впервые после воскресных гонок.

Спор между ними затянулся до поздней ночи.

— Потребуй от меня чего угодно, — твердил Бюзар. — Я способен на все, чтобы доказать тебе свою любовь.

— Хорошо, — в конце концов согласилась Мари-Жанна. — Найди себе дельное занятие, поищи квартиру, и мы поженимся.

— Это пустяки! — воскликнул Бюзар. — Завтра же попрошу Поля Мореля перевести меня в цех. А насчет квартиры…

— Нет, — прервала его Мари-Жанна. — Мой муж не должен работать на фабрике пластмасс.

Рабочие пластмассовой промышленности разделяются на две категории: слесари-инструментальщики, изготовляющие формы, — специальность высокой квалификации, и учиться этой профессии Бюзару поздно, тем более что ему необходимо зарабатывать себе на жизнь. И прессовщики, которые обслуживают пресс и не имеют никакой квалификации; на предприятиях с сильной профсоюзной организацией прессовщики зарабатывали в 1954 году по сто шестьдесят франков в час. Прессовщик всю свою жизнь остается неквалифицированным рабочим.

— Я не считаю дельным занятием работу у пресса, — продолжала Мари-Жанна.

Она, как и все жительницы Бионны, знает, что тот, кто встал к прессу, больше ничего в жизни не достигнет. Не имея возможности увеличить почасовую оплату, он будет работать сверхурочно. Начнет с восьми часов на фабрике. Потом, когда ему захочется приобрести газовую плиту или мотороллер, пойдет подрабатывать в небольшие мастерские, хозяева которых по дешевке перекупают на фабриках устаревшие прессы. Рабочий день прессовщика будет все удлиняться и удлиняться; он будет уже и спать и есть единственно ради того, чтобы набраться сил для работы; и ничего другого до самой смерти.

Но в Бионне работать больше негде.

— Я хочу уехать из Бионны, — заявила Мари-Жанна. — Вот мое условие.