Роже Вайян - 325 000 франков

Так возникла фабрика «Пластоформа». В 1940 году на ней было занято сто пятьдесят прессовщиков, работавших на пятидесяти прессах, и столько же сборщиц.

После 1940 года Жюль Морель перестал расширять свое предприятие, хотя во время войны спрос на пластмассовые изделия сильно увеличился. Но в Бионне, да и во всей Франции, появилось множество конкурентов. Прессы для литья получили широкое распространение. Разорившиеся ремесленники выполняли теперь на дому отделочные работы или же, поступив на фабрику, работали на прессах. Сократились прибыли. Пластмассовое производство стало такой же отраслью промышленности, как и все прочие. А то, что Жюль Морель был зачинателем этого дела, не помогло ему, даже наоборот — машины его уже устарели.

И тогда он принялся скупать землю и разные строения. Он строил расчет на процветание своих конкурентов. Группы финансистов, уже начавших вкладывать капиталы в пластмассовое производство, скоро будут нуждаться в территории и помещениях для своих новых прессов, которые стоили уже в десять раз дороже, чем его прессы. И тогда Жюль Морель силой войдет в этот круг, но уже не как промышленник, а как владелец недвижимости. Все так и произошло.

Одной из покупок Жюля Мореля в те годы был старый кирпичный завод, превращенный теперь в тот самый поселок Мореля, где живет Мари-Жанна Лемерсье. Там нет канализации, расположен он в низине, у Сенклодского шоссе, вблизи заболоченного пруда. Ссылаясь на все эти недостатки, промышленники просили снизить цену. Но Жюль Морель нашел более выгодным превратить бывшие заводские постройки в жилые помещения. В центре поселка он поставил водоразборную колонку и уборные без стульчаков, как в казармах. Во дворах построил бараки: каждый клочок земли должен был быть использован. Здесь разместилось около пятидесяти семейств. Бывшие печи для обжига кирпича были переоборудованы в однокомнатные квартиры с кухней и сдавались за восемьсот — тысячу франков в месяц. Двухкомнатные квартиры в бараках стоили вдвое дороже. В среднем поселок приносил Жюлю Морелю миллион чистого дохода. Домовладелец сам собирал квартирную плату и покрывал ею расходы на автомобиль — восьмицилиндровую американскую машину, новую модель которой он покупал каждый год. Жюль Морель требовал, чтобы квартирная плата вносилась точно в срок. «Сам я всегда выполняю свои обязательства», — говорил он, и это было действительно так.

Дороги в поселке были немощеные и зимой заболачивались, вода в колонке не годилась для питья, уборные редко чистились. И все же многие жители поселка были рады, что им удалось снять квартиру за умеренную плату.

Поль Морель, единственный сын Жюля Мореля, окончил провинциальное техническое училище. До этого он учился в бионнской начальной школе и поэтому хорошо знал Бернара Бюзара и всех рабочих примерно его возраста. Он требовал, чтобы бывшие одноклассники продолжали говорить ему «ты». Поль числился директором «Пластоформы» и считался компаньоном отца, но тот держал все в своих руках и вмешивался даже в мелочи.

Морель-младший всегда был согласен с требованиями профсоюза, но отец не разрешал ему идти на уступки.

— Конечно, если старик послушается меня, фабрика недолго продержится, говорил Поль рабочим делегатам.

Он объяснял им состояние рынка и почему для отца невозможно платить рабочим больше, чем платят его конкуренты.

— Когда я действительно стану директором, тогда мы погорим.

И он, смеясь, пожимал плечами.

Поль Морель и в самом деле интересовался лишь велосипедным спортом. Но поскольку сам им не занимался, ограничиваясь моральной и материальной поддержкой клуба «Этуаль», не был обречен на целомудрие. Он ухаживал за работницами, вносил за них квартирную плату, дарил дешевые платья, иногда «вывозил» в женевские или лионские кабаки, а когда действительно влюблялся, разорялся на мотороллер.

Старик Морель молчаливо одобрял эту простоту отношений между сыном и рабочими; он считал это ловкой политикой, которая, впрочем, вполне отвечала его собственным чувствам велосипедного мецената, потому что, когда молодые люди заняты спортом, им некогда ходить на политические собрания; не осуждал Жюль Морель и ухаживаний Поля за работницами, что никак не должно было помешать его сыну жениться на дочери настоящего промышленника, владельца завода, оснащенного по последнему слову техники. А так как деньги в банке выдавались только по чекам с его подписью, старик имел полную возможность регулировать расходы сына, что он и делал.

Договорившись с брессанцем, Бюзар отправился в гостиницу «Франс», где Морели вели свои торговые дела с клиентами, и вызвал Поля Мореля. Тот вышел из ресторана в вестибюль.

— Мне нужны деньги, — заявил Бюзар.

— Ты выбрал очень неудачный момент.

— Ты мне должен тридцать тысяч.

— Ночами не сплю, старик, только об этом и думаю. Сколько тебе нужно?

— Триста двадцать пять тысяч.

Поль Морель рассмеялся.

— Только-то, — и он снова рассмеялся. — По поводу перечисления капиталов обращайся к отцу. Но если тебя устроят пятьсот франков…

— Нет, — ответил Бюзар. — Мне нужно триста двадцать пять тысяч. — И он принялся излагать свой план.

— Все это ты объяснишь мне завтра. Старик и так уже, наверное, не понимает, куда я запропастился…

— Выслушай меня.

У Бюзара был такой же упорно-решительный вид, как во время велогонки, когда он обогнал всех велосипедистов. Полю Морелю не хотелось затевать скандала. Отцу может не понравиться, что его сын занимает деньги у рабочих; впрочем, это могло ему показаться забавным: «Мой сын еще более жуликоват, чем я»; но кто его знает? Во всяком случае, он нашел бы недопустимым, чтобы его сыну выговаривал рабочий да еще при клиентах. Поль выслушал Бюзара и сказал:

— Я лично не против. Но обезьяна может заявить, что ты перезаразишь сифилисом все заведение…

Это было в его стиле: называть отца «обезьяной», будто сам он только рядовой служащий на фабрике, что он и пытался изобразить. «Перезаразить сифилисом заведение» — идиоматическое выражение, распространенное на предприятии, и Поль выучил его одновременно со словами «папа» и «мама».

— Уломай отца, — потребовал Бюзар.

— А почему именно триста двадцать пять тысяч?

— Мне позарез нужна эта сумма.

— Ты натворил что-нибудь?

— Нет. Но недалек от этого. Мне необходим пресс на шесть месяцев и четыре дня. Кстати, фабрика на этом ничего не потеряет.

— Не сомневаюсь.

— Не я первый…

В Бионне ходил рассказ об одном итальянце, который проработал на прессе три месяца, по двадцать часов в сутки, чтобы скопить денег на мотоцикл. Жена сменяла его на четыре часа, пока он спал.

— Ты же пропустишь летние состязания, — пробовал Поль переубедить Бюзара.