Ирэн Роздобудько - Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

Я привыкла быть всегда честной только перед одним человеком на свете – перед самой собой. Других еще можно было обмануть. Красиво – со сцены, просто – в быту. Но то, что составляло мое «я», требовало полной и безжалостной откровенности.

О, я могла заказать шикарный парик, удалить пару ребер и голубоватые сосуды на ногах, вставить фарфоровые зубы, нарастить ногти и до ста лет притворятся, что родилась в туфлях на десятисантиметровых каблуках, петь, как Марлен Дитрих (у меня это неплохо получалось), и говорить с придыханием. Есть такие борцы. Такие, как Люся. Люся Г. – моя младшенькая коллега и почти землячка – из славного Харькова. Когда выпадает возможность посмотреть на нее в каком-нибудь «Голубом огоньке» – я смеюсь и плачу. Мне нравятся ее полупрозрачные наряды, парики, каблучки, меховые горжетки, новое, сто раз перекроенное лицо с растянутыми к вискам глазами… Но мне иногда очень хочется позвонить в Москву и спросить прямо и безжалостно: «Люся, ты тоже слышишь этот запах?» Уверена, она бы меня прекрасно поняла…

Итак, я села перед зеркалом. Обезьянье личико хитрыми глазками посмотрело на меня оттуда. Нужно иметь сумасшедшее мужество, чтобы созерцать такую гадость! Только глаза, пожалуй, еще не утратили своего естественного цвета, выражения и даже блеска. Но со временем исчезнет и это. В конце концов, я давно смирилась. А что еще делать?..

Вокруг этого зеркала налеплены фотографии. Да и вообще, комната напоминает гримуборную – так, наверное, задумано дирекцией Дома. Чтобы мы чувствовали себя в своей тарелке. Даже туалетный столик имеет форму театрального трельяжа. На нем у меня стоят разные приятные мелочи – статуэтки с отбитыми носами, тюбики с помадой, которая давно прогоркла, сосновые шишечки, собранные в то время, когда я еще выходила во двор. Фотографии я налепила на стену сама, чтобы было на чем глаз остановить. Особенно ночью, когда я не сплю.

А еще для того, чтобы не забыть, как выглядела эта сука Леда!

«Недавно я поняла, что создана для ВСЕХ мужчин – для всех, без разбору (конечно, кроме тех, кто ходит в несвежих носках!). И в этом открытии не было ничего непристойного или разрушительного. Любовь – то, что не должно исходить из головы, – она существует на уровне груди (но не в сердце, а где-нибудь посередине, там, где, как говорится, находится 21 грамм души) и немного ниже желудка… То есть там, где всегда болит больше. Голова – враг любви. Ми слишком много анализируем. А звери находят друг друга по запаху. Если бы мы жили так же, как звери, на свете не было б несчастных людей! Я это поняла после того, как мой муж остался в Америке. Поцеловал на прощанье, заверил, что «не может без меня жить», что «будет считать дни до возвращения» и… остался. Значит, выжил…

Вначале, примерно за год до этого знаменательного события, я провалилась на третьем туре в театральный институт. А развод стал еще одним незабываемым событием в моей жизни.

Для очередных штурмов любимого вуза у меня оставалось (по возрастной категории) еще пару лет, а для «большой и чистой» любви – вечность. Но это второе на самом деле волнует меня меньше всего. Особенно после вчерашнего, когда я и поняла то, о чем уже сказала выше. И об этом, пожалуй, следует рассказать подробнее…

Во время так называемого брака – раннего и, наверное, глупого – я превратилась в каменную статую. Такую, которая выходит к Дон Жуану в последнем акте «Каменного гостя». Бывают, знаете ли, такие мужики, которые способны в рекордные сроки превратить в руину и шестнадцатилетнюю. А мне уже двадцать три! То, что во мне светилось, угасло так быстро, что, казалось, я живу за пуленепробиваемым стеклом и наблюдаю жизнь, как рыба, посаженная в аквариум. Так было до вчерашнего дня. Когда я поняла, что на НИХ, собственно, и не надо смотреть. Ведь все, что ими руководит, находится намного ниже глаз…

Словом, я была на свадьбе своей подруги. У нее крутые родители, они смогли впихнуть ее в нашу общую мечту – в театральный, – и поэтому среди приглашенных были только «творцы». То есть люди «моей волны», на которую я настроена и в которую никак не могла полноценно влиться. Разве что как бывшая жена одного из них. А это только отпугивало.

Я ненавижу свадьбы! Поэтому сидела тихо в дальнем конце стола. Почему он решил пригласить на танец именно меня? Ведь я видела, что он был тут с женой! Конечно, мне было все равно, и все же я успела подумать о том, что слышала от старших подруг: «Все мужики – сво…». А потом я выключила голову.

Во время третьего танца он уже невесомо целовал меня в висок. И молчал. Мне это нравилось. Я бессознательно замедлила движение. Он прижал меня сильнее, и чуть ниже бедра я ощутила его «полную готовность»…

– Так хорошо? – Это было первое, что он прошептал мне на ухо, попадая в такт моему движению.

– Да. Но не останавливайся…

Это все, что мы сказали друг другу. И потом, когда танцевали снова и снова. За столом сидела его жена. Она была старше и красивее меня. Она была модно и дорого одета… Ну и что? Между нами лежала пропасть: она самонадеянно считала этого мужчину своей собственностью, а я тогда же поняла, что отныне не буду принадлежать никому. А после этих танцев добавила: никому и – всем.

– Мы можем встретиться? – Это была вторая фраза, сказанная им за вечер.

– Нет, – ответила я. Потому что поняла и это первое, и то второе.

«Встретиться» – это было из другой оперы. Это означало разговоры «про кино», скучные истории из жизни, муки совести, ожидания, короткие встречи, телефонные звонки… В результате – постель.

Ненавижу постель! В постели я умру. Хотя хотела бы где-нибудь в… море, в лесу, в пустыне. На постель я не соглашусь никогда, даже если ее устелют лепестками роз.

Поэтому я сказала «нет» в самое его ухо таким голосом, будто бы произнесла: «Я тебя безумно хочу!» Что в тот момент было правдой…

Это ощущение стало для меня самым важным – важнее самой интриги и того, кто втянул меня в нее. Ледяной камень, что лежал во мне, слегка подтаял, а немного ниже желудка и той части бедра, в которую упиралась определенная часть его тела, появилось тепло. А потом легкая боль. Приятная и живая.

Вот тогда я и поняла, что создана для многих мужчин. Для всех и ни для кого лично.

…Но как удержать это состояние и настрой, это буйство амфетаминов в крови, если с утра нужно ехать к этим старым чудовищам в пригород, чтобы выносить за ними горшки? Единственное утешение, что имеешь дело с бывшими «звездами», хоть и давно угасшими. Но это гипотетически приближает меня к цели. Во мне живет призрачная надежда, что кто-то из них, кто еще не совсем выжил из ума, что-то посоветует или возобновит ради меня свои прошлые связи в театральном мире. Хотя и эта надежда тает с каждым днем. Старики лелеют свои затраханые молью воспоминания, капризничают, по сто раз на дню нажимают кнопку вызова нянечек только ради того, чтобы поиздеваться. И к кому обращаться, с кем советоваться, о чем говорить, если с утра только тем и занимаешься, что драишь полы, выносишь их тошнотворные ночные горшки?!