Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)

Меня устраивало. И мы спустились в воду. Несколько минут я под руководством Эда-акулы учился правильно дышать, а потом он потащил меня вниз…

Вода сомкнулась надо мной овальным голубым куполом. Я огляделся по сторонам. Мы буквально врезались в стаю серебристых плоских рыб, которые заметались вокруг и захлопали плавниками, как перепуганные выстрелом птицы. Я показал Эду знак «ок» и указал пальцем вниз, и мы плавно пошли ко дну. Оно было песчаным. Я лег, как на пляже и раскинул руки. Создалась полная иллюзия того, что лежу на берегу. Только неимоверная тишина и разноцветные рыбешки напоминали, что надо мной – толща воды. Если бы можно было жить здесь! Тихо перебирать ногами и плыть, прятаться в пещарах и молчать…

Я думал о затонувших кораблях, в каютах которых, может быть, до сих пор висят уникальные картины, а в трюмах хранятся позеленевшие бутылки с вином, об огромных китах и кораллах, обо всем этом мире тишины, устроенном так гармонично и недоступно. Эд кружил рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь. И вдруг я подумал о Бо. О том, что мог увидел он в последний момент… Пока вода не проникла за стекло, не выбила его наружу мощным потоком. Я показал Эджидио знак «всплываем». И эта стихия оказалась не для меня.

Мы вынырнули на поверхность.

– Все было отлично, – похвалил меня Эд. – В следующий раз повезу тебя туда, где работаю. Там есть на что посмотреть – каравелла пиратов времен Карла Первого, а рядом – затонувшая немецкая подводная лодка… Зрелище не для слабонервных!

Мы условились встретиться через несколько дней. Он остался ночевать на яхте, а я, поблагодарив за гостеприимство, отправился на трассу ловить такси.

– Ты не думай, что я сумасшедший, – сказал Акула напоследок. – Историю с соколом я все равно раскручу, вот увидишь. Уверен, он в доме Кретьена.

– Хорошо, – ответил я. – А за мной та история, о которой тебе что-то там наврал Аль. Расскажу все в чистом виде, обещаю. Бывай, Эд!

– Бывай, Майкл!

Мы расстались почти друзьями. Два странных человека, неожиданно нашедших друг друга. И это поистине казалось мне более чем невероятным…

Я заметил, что так бывает всегда: стоит только в жизни появиться чему-то одному, как оно сразу же тянет за собой еще цепочку событий. Хотя я еще не считал появление землячки с ее книгой в 713‑м чем-то выдающимся. Но как бы там ни было, Эджидио-акула был следующим моим впечатлением за последние несколько месяцев. Раньше больше всего на свете я ценил дружбу, потом мне хотелось найти женщину – такую, какие встречаются в книгах, потом я прекратил поиски. Я понял: чем меньшим количеством крючков ты прицеплен к жизни, тем легче плыть по течению. Мне было бы тяжело думать, что приношу кому-то неудобства и даже страдания.

В Лос-Анджелесе у меня осталась рыжая жена, которую я сейчас не узнал бы, но ее мимолетное присутствие в моей жизни дало мне возможность более-менее свободно перемещаться по свету. В Киеве тоже существовала бывшая супруга, подарившая надежду, что род мой продлится. Мария де Пинта, флегматичная мальтийка, создала иллюзию причастности к общей жизни. Чего мне было нужно еще? Но странно: узнав Эджидио-акулу, я понял, что еще не умер для нормальной мужской дружбы, а незнакомка из отеля (возможно, не обладающая никакими достоинствами) невольно навеяла воспоминания и тревогу.

На следующий день я начал уборку именно с 713‑го. Теперь мне уже точно захотелось узнать о постоялице еще что-нибудь. А для этого нужно было, например, открыть платяной шкаф… Подобные действия со стороны обслуги были категорически запрещены. Но я осмелел. Может быть, после знакомства с Эджидио-акулой. Или же просто ветер начал дуть с моря…

Даже если хозяйка номера войдет, мне будет легко найти с ней общий язык – в самом прямом значении этого слова. Я, как воришка, приоткрыл шкаф. Он был наполовину пуст. На трех-четырех «плечиках» висело птичье оперенье – нечто невесомое в пастельных тонах. Ничего особенного. Только запах заставил меня по-собачьи навострить уши: от одежды исходил едва уловимый аромат сирени. Совершенно немодный, без экзотических примесей, очевидно, нестойкий, недорогой, но очень трогательный. Я посмотрел на туалетный столик. Так и есть! На полке стояли единственные в мире духи, название которых я знал. Вернее, даже не само название (оно было проще пареной репы – «Сирень»), а фирму или же местность в Латвии, где их производят, – «Дзинтарс».

Первые духи, которые я купил… кому? Уже не помню. Какой-то девчонке на 8 Марта. Пока я их нес, сто раз отвинчивал блестящую крышечку и вдыхал запах. Наверное, поэтому он и врезался в память. Потом дарить «Дзинтарс», как пояснила Светлана, стало признаком бедности и плохого тона. Дама из 713‑го этого не знала…

Мое любопытство нарастало. Мне казалось, что книга, «Сирень», барбариски, кораблики и зубная паста, передавленная посередине, – это еще не все. И что весь этот набор знакомых реалий – только начало какой-то сложной шахматной партии, которую затеял невидимый партнер. Я кинулся искать книгу. На этот раз я обнаружил ее под подушкой и закладка передвинулась всего на пять страниц. Я больше не мечтал купить этот же роман в английском варианте у букиниста. Я понял, что хочу читать именно ЭТУ книгу и именно ЗДЕСЬ – вот так, урывками, будто глотать спирт.

Прочитав страницу, я почувствовал, как непреодолимо мне захотелось, чтобы хозяйка книги узнала о моем существовании. О том, что мне нравится запах сирени, вкус барбарисок, эта книга и еще многое другое. Я не мог объяснить, откуда возникло это желание, но мне захотелось хоть чем-нибудь, кроме старательной уборки, заявить о себе. Мне никогда не хотелось этого столь сильно. Почти никогда…

Но что я мог сделать? Я огляделся по сторонам. Зеленая расческа, лежащая у зеркала, растрогала меня до слез, надкушенный авокадо вызвал спазм где-то внизу желудка, белые носочки, свисающие с подоконника, вызвали бурю умиления. Я готов был заблеять. Неужели я фетишист? Этого еще не хватало. «Старый козел!» – выругался я и принялся с остервенением пылесосить совершенно чистый ковер.

Когда номер сиял, как операционная, я уже знал, что нужно сделать. Как знал и то, что это может стоить мне работы, дающей заработок в 500 мальтийских лир ежемесячно плюс два выходных в неделю и бесплатный кофе с круасанами во время ланча.

Итак, я снял с подоконника белоснежные носки, сложил их вдвое, разгладил (погладил?) ладонью и положил на нижнюю полку шкафа, потом я помыл и вычистил обувь (это вовсе не входило в мои обязанности) и оставил книгу раскрытой, как и в прошлый раз.

Все. Теперь оставалось ждать увольнения, если она пожалуется на «reception», что в ее номере слишком усердно похозяйничали…