Маркус Зусак - Братья Волф

Октавия кивнула, и хотя мы знали, что ей пора, мы еще довольно долго простояли на крыльце, оправдываясь дождем. Ракушка так и висела на шее у Октавии, но теперь она не бросалась в глаза, как в первый раз. Теперь казалось, будто она там была всегда.

В воскресенье днем, когда мы приехали с набережной, все уже отвалили к Стиву на игру. Я решил, что не страшно туда и опоздать.

Вот Октавия, вот я.

Медлили.

Разговаривали.

И еще медлили, и вот, скорее, чем я ожидал, она взяла меня за руку, и мы пошли в нашу с Рубом комнату. Затворили дверь. Задернули шторы.

Я сел на кровать, а Октавия, наклонившись, разулась. Без слов она выпрямилась и шагнула ко мне.

Глядя на меня, расстегнула рубашку. Заведя руки за спину, щелкнула застежкой. Лифчик упал на пол, а в следующий миг я услышал, как высвободилась из петли пуговица на ее джинсах. Услышал молнию. Октавия шагнула в сторону, наклонилась, стаскивая джинсы, и высвободилась из них, сперва левую ногу, чуть покачнулась, потом правую. Джинсы остались на полу, а я, не двигаясь, впитывал в себя всю ее красоту.

Октавия встала на колени, стащила с меня куртку, расстегнула рубашку.

Погладила голизну моего живота и, скользнув ладонями вверх к плечам, стянула с меня рубаху. Легонько повела ногтями мне по шее, а потом медленно через грудь, по ребрам, снова к животу.

— Не бойся, Кэм, — прошептала Октавия, и когда мурашки разбежались по моей коже, она осторожно расстегнула мне штаны и стащила их с меня. Туфли вместе с ними, потом носки. И все это громоздилось мятой кучей, и рядом с ней Октавия положила меня на пол. — Не бойся, — снова шепнула она.

— Как ты…

— Тш-ш…

Ее голос успокаивал, но мне нужно было договорить, закончить вопрос.

— Как ты можешь делать это со мной после того, как тот парень ударил тебя, обидел? Как ты можешь раздеваться догола и позволять мне тебя трогать?

Октавия замерла.

И сказала:

— Ты — это ты.

Поцеловала меня, прикоснулась, обняла. Прильнула телом, стала целовать меня всюду, и никогда в моей жизни комната не вертелась, не завивалась и не разбегалась волнами, как в тот вечер.

Мы выходим в чистое поле, где небо превращается в свод Сикстинской капеллы.

Мы стоим под ним.

Оно совершенно.

И я думаю, каково было бы его потрогать?

Как это — потрогать вещь, выполненную с таким искусством, о каком человек может только мечтать? Куда идти потом? Что после этого еще нужно увидеть?

Вдохновит ли это?

Или повесишь голову от мысли, что тебе и надеяться нечего создать что-то сравнимое?

Мы стоим, и возвращается темнота.

И тут, на какой-то миг, небо оказывается сотканным из Октавии Эш и меня.

На земную секунду.

Потом меняется.

Это напоминает мне, что я хотел любить Октавию лучше всех на свете.

Отдать всего себя.

То есть, по крайности, любить так, как только может любить земное существо — такое, как я.

Иногда мне вот просто жаль, что эти страницы не останавливаются тут, на последних словах прошлой главы, но зима на том еще не закончилась.

В следующий вторник мы с Рубом отправились вечерком к Стиву, и все вместе оттуда — на стадион. В этот раз мы все били по воротам, и, хотя я в основном мазал, это было неважно. Стив, как всегда, бил точно и думал о финальной игре.

Перед тем, как мы двинули к Стиву, Рубу опять позвонили. Впервые после приличного перерыва, и я слышал, что Руб говорит громко и напористо.

— Ага, так ты говорил и в прошлый раз, чувак. И не явился. Тратишь мое время и мамины, судя по всему, деньги на звонки. — Он послушал пару секунд. — Ладно, только будь, блин, так любезен в этот раз появиться. Ага? Идет. Лады.

Я зашел на кухню в тот момент, когда Руб повесил трубку.

— Опять? — спросил я.

— Ну.

Вечером мы переговаривались через комнату. Давно этого не делали, и было здорово. В конце концов мы добрались и до Джулии Халды с ее Звонилой.

— В восемь вечера в пятницу, — вот что сообщил мне в темноте Руб, — если он придет.

— Придет, — сказал я.

— Почем ты знаешь?

— Я не знаю. Просто ясно, что он тебя долго нервировал, но рано или поздно нападет. Вот, может, в пятницу. — Я вспомнил ту девицу. Джулию. Не доверял я ей. Не оставят они Руба в покое ни за что. Они его достанут, точно. — Думаю, в этот раз все будет.

— Ну, увидим.

— Берешь меня?

— Если хочешь.

— Хочу.

На том и покончили.

На следующий вечер мы оба поработали в подвале с мешком, и я сжился с мыслью, что это все же произойдет.

К пятнице кулаки у Руба сделались как цемент, да и мои от долбежки по мешку подзатвердели тоже. Мы выдвинулись, как и в прошлый раз, без четверти восемь.

Пришли в старое депо заранее.

Ждали.

Сердце у меня взламывало ребра.

И опять.

Никого и ничего.

В четверть девятого я решил уйти.

Отшагав полпроулка, я понял, что слышу только свои шаги. Руб остался на месте, и было ясно, что он не уйдет, пока тот чувак не объявится.

— Ты не идешь? — спросил я, обернувшись.

Он покачал головой.

— Сегодня нет.

Я сделал несколько шагов в его сторону.

— Мне остаться?

Он покачал головой и махнул мне рукой.

— Не переживай, Кэм. Ты и так долго тут торчал.

Я повернулся, и, надо признаться, отвалил не без радости. Конечно, где-то мне было совестно, но для меня игра закончилась. В конце проулка, сворачивая за угол, я еще раз обернулся глянуть на брата. Его силуэт замер, привалившись к ограде, все так же в ожидании. Одну ногу он поджал, упершись подошвой в сетку, и я даже разглядел, как его дыхание одевается паром в последнем ночном воздухе зимы. Я чуть было не махнул на прощанье, но удержался, развернулся и пошел.

Дома Сара спросила, где Руб. Я ответил, что он решил немного побродить. В этом не было ничего необычного, так что больше разговора об этом не заходило.

Я пытался не спать и дождаться.

Книжка, которую я взял читать, была клевая, но все равно я отрубился на диване. Когда все пошли спать, меня разбудили, чтобы тоже лег, но я попытался почитать еще. И все же я слишком устал и слишком хотел увидеть, как Руб входит домой.

Хотел увидеть его лицо.

Невредимым.

Без синяков.

Хотел услышать его голос, чтобы он позвал меня вставать, когда Руб со смехом пройдет мимо.

Но в тот вечер мой брат Руб домой не пришел.

Когда я резко проснулся в тишине, было чуть за полночь. Я открыл глаза, и желтый свет в гостиной резанул меня по зрачкам.

Дважды меня хлестнула мысль.

Руб.

Руб.

Его имя стучало у меня в голове, когда я, скатившись с дивана, побрел в нашу комнату. Вопреки всему я надеялся, что увижу его там, разметавшегося на кровати. Темнота в коридоре поймала меня. Скрипящие половицы выдавали меня. И вот, сквозь украдкой приоткрытую дверь, вперед я послал в комнату свой взгляд. Она была пуста.