Алан Маршалл - Я умею прыгать через лужи. Рассказы. Легенды

Когда я подъехал к конюшне, Питер запрягал лошадей. В темноте он не сразу узнал меня. Он уронил постромку, которую держал в руках, и подошел к коляске, разглядывая меня.

— Это ты, Алан? Гром меня разрази, что ты здесь де… Черт! Уж не собираешься ли ты ехать со мной, а?

— Вы же звали меня, — неуверенно ответил я, вдруг испугавшись, что я его не так понял и что он совсем не думал брать меня с собой.

— Конечно, звал, я тебя давно уже жду.

— Но ведь еще нет пяти часов, — сказал я.

— Верно, — пробормотал он и вдруг задумался. — Твой старик сказал, что тебе можно ехать?

— Да, — заверил я его. — И мама. У меня и еда с собой. Вот. — И я поднял мешок, чтобы показать Питеру.

Он улыбнулся мне сквозь бороду:

— Я с этим разделаюсь нынче вечером. — Потом добавил другим тоном: — Поставь свою коляску под навес. Нам надо в пять быть уже в дороге. — Лицо его вновь стало серьезным. — Это точно, что старик разрешил тебе ехать?

— Да, — повторил я. — Он хочет, чтобы я поехал.

— Ладно. — Питер повернулся к лошадям. — Подай назад! — крикнул он, положив одну руку на круп лошади и нагнувшись, чтобы другой поднять с земли постромку.

Я поставил коляску под навес и стоял, наблюдая за ним и держа в руках свои два мешка, как новичок-путешественник, собирающийся впервые сесть на пароход.

Дроги представляли собой тяжелую деревянную повозку с широкими железными ободьями на колесах, с тормозами из эвкалиптовых брусьев, которые приводились в действие торчавшим сзади рычагом. Дерево, из которого были сделаны дроги, побелело и потрескалось от солнца и дождей. Бортов у дрог не было, но на каждом из четырех углов возвышался тяжелый железный прут с петлей наверху, вставленный в специальное гнездо в остове. Дно дрог было из массивных, неплотно пригнанных досок, которые грохотали на неровной дороге. Гремели и колья, лежавшие на них. Дроги были с двумя парами оглобель, по паре на каждого коренника.

Питер рывком поднял оглобли, прикрепил чересседельник, надетый на коренника, затем перешел на другую сторону, к другой лошади, терпеливо стоявшей рядом со своим товарищем.

Запрягая, он то и дело покрикивал: «Стой!», «Подай немного!», «Тпру!» — каждый раз, когда лошадь проявляла беспокойство или отказывалась слушаться его руки.

Три передние лошади, стоя бок о бок, ждали, чтобы он подтянул поводья и прикрепил постромки. Они были шотландской породы, а коренники — йоркширские тяжеловозы.

Кончив запрягать, Питер бросил на дроги торбы, несколько мешков с сечкой, заглянул в ящик с провизией, чтобы проверить, все ли он взял, потом повернулся ко мне и сказал:

— Все в порядке. Теперь влезай. Постой, дай мне твою поклажу.

Я перешел к передку дрог и, держась за оглоблю одной рукой, другой бросил костыли на дно.

— Помочь тебе? — спросил Питер неуверенно, сделав шаг в мою сторону.

— Нет, спасибо, мистер Маклеод. Я сам.

Он подошел к передним лошадям и стал ждать. Я подтянулся на руках, оперся коленом «хорошей» ноги на оглоблю и схватился за подхвостник коренника. Потом снова подтянулся и влез на круп. Круп лошади был теплый, упругий и разделялся неглубокой ложбиной — на два мощных холма мускулов.

«Обопрись руками о хорошую лошадь, и ее сила перейдет в тебя», — говаривал отец.

С крупа лошади я перебрался на дроги и уселся на ящик с провизией.

— Готово! — крикнул я Питеру.

Он взял вожжи, висевшие петлей на оглобле, и взгромоздился рядом со мной.

— Не всякий сумеет влезть на дроги, как ты, черт возьми! — сказал он, усаживаясь. Потом, натянув поводья, спросил: — Может, сядешь на мешок с соломой?

— Нет, мне здесь хорошо, — ответил я.

— Но, Принц! — крикнул Питер. — Но, Самородок!

Позвякивая цепочками постромок, поскрипывая упряжью, лошади двинулись вперед. Позади них затряслись и загромыхали дроги. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.

— Я люблю выезжать затемно, — сказал Питер. — Тогда выигрываешь целый день для работы. — Он громко зевнул, потом вдруг обернулся ко мне: — Слушай, ты не сбежал от своего старика, а? Он на самом деле позволил тебе ехать?

— Да.

Питер хмуро посмотрел на дорогу:

— Не могу взять в толк, что за человек твой отец!

Передние лошади шли с ослабленными постромками, натягивая их только на подъемах. Мне казалось это несправедливым по отношению к коренникам.

— Коренники делают всю работу, — пожаловался я Питеру.

— Когда дроги в движении, они ничего не весят, — объяснил Питер. — Моя упряжка преисподнюю с корнями вытащит, если надо будет. Подожди, вот нагрузимся бревнами, тогда увидишь, как все будут тащить!

Занималась заря, и восток порозовел. На деревьях весело затрещали сороки. Мне казалось, что не может быть ничего прекрасней на свете, чем сидеть вот так позади упряжки лошадей ранним утром и слушать сорочью болтовню.

С дальнего выгона раздался голос человека, кричавшего на собаку:

— Назад, назад!

— Это старик О’Коннор выгоняет коров, — сказал Питер. — Что-то он раненько сегодня… Верно, отправляется куда-нибудь. — Питер задумался на минуту. — Едет в Солсбери на распродажу. Ну, конечно, собирается кабриолет купить. — В голосе Питера послышалось раздражение. — А какой тут кабриолет, когда он должен мне десять фунтов за бревна?

Он сердито хлопнул вожжами по крупу лошади:

— Но, живей!

И через минуту сказал со вздохом:

— Вот что получается, когда веришь людям! Они разъезжают в кабриолетах, а ты на дрогах.

Солнце всходило, когда мы проехали по пустынным улицам Балунги. Вскоре мы очутились на проселочной дороге, вьющейся между деревьями, которые росли все гуще и гуще, и наконец въехали в лес, где уже не было изгородей.

Пыль, поднимавшаяся из-под копыт лошадей, мягко оседала на наши волосы и одежду. Колеса задевали склонившиеся ветки кустарника, а когда они попадали в выбоины, дроги встряхивало.

Мне хотелось, чтобы Питер рассказал о своих приключениях. Я считал его человеком знаменитым. Он был героем бесчисленных историй, которые пересказывались везде, где люди собирались поболтать.

— Бывало, — вспоминал отец, — в баре при гостинице кто-нибудь заведет разговор: «Что вы знаете о драках! Вот я видел, как Питер Маклеод дрался с Длинным Джоном Андерсеном позади пивной в Туралле». И все с интересом слушают описание этой драки, длившейся два часа. «Да, — скажет в заключение рассказчик, — Длинного Джона унесли еле живого».

За весь свой долгий путь кулачного бойца Питер потерпел поражение лишь однажды, да и то когда был так пьян, что едва держался на ногах. Один фермер, всегда трусливо отступавший в драке, набросился на Маклеода, чтобы отплатить за давнюю обиду. Ошеломленный внезапностью и свирепостью нападения, Питер очутился на земле и потерял сознание. Когда он пришел в себя, фермера и след простыл. Но на следующее утро, еще до восхода солнца, Питер, к крайнему изумлению фермера, был уже около его скотного двора и, сжимая верхнюю перекладину забора сильными руками, проревел, краснея от натуги: