Алан Маршалл - Я умею прыгать через лужи. Рассказы. Легенды

«Ты и сегодня такой же храбрый, как вчера? А ну, давай выходи!»

Фермер так и застыл, держа в руке ведро, до половины наполненное молоком.

«Я… э… я не могу драться с тобой сейчас, Питер, — захныкал он, взмахивая свободной рукой в знак полной капитуляции. — Ты ведь трезвый. Ты же убьешь меня».

«Ты набросился на меня вчера вечером, — заявил Питер, несколько озадаченный таким оборотом дела. — Попробуй положить меня сейчас».

«Но ведь вчера ты был пьян, — возражал фермер. — Ты же на ногах едва держался. Я бы никогда не стал с тобой драться с трезвым, Питер. Я ведь не сумасшедший».

«Черт побери! — воскликнул Питер, не зная, что делать. — Да выходи же ты, заячья душа!»

«Нет, Питер, когда ты трезвый, я с тобой драться не стану ни за какие деньги. Можешь обзывать меня как хочешь».

«А на черта мне это надо, если ты не желаешь драться!» — окончательно разозлился Питер.

«Я тебя понимаю, — добродушно сказал фермер. — Ругань ни к чему не приведет. Как ты себя чувствуешь?»

«Хуже некуда, — пробормотал Питер, беспомощно оглядываясь по сторонам. Вдруг он устало облокотился на забор. — Меня сегодня скрутило, как паршивую собаку».

«Тебе надо выпить глоток. Подожди, я сейчас принесу, — сказал фермер. — У меня есть немного виски».

Отец говорил, что Питер ушел домой в сопровождении хромой лошади, которую ему продал фермер, но мать утверждала, что лошадь была хорошая.

Мне очень хотелось, чтобы Питер вспомнил какой-нибудь случай из своей жизни, и я сказал ему об этом.

— Отец говорит, что вы деретесь, как молотилка, мистер Маклеод.

— Неужто? — воскликнул он, и лицо его просияло от удовольствия.

Он подумал немного, потом заговорил:

— Твой старик высоко меня ставит. У нас всегда найдется время друг для друга. Я слыхал, он когда-то был замечательным бегуном. На днях я долго смотрел на него. Он вынослив, как чернокожий. — Он вдруг переменил тон: — Значит, он сказал, я умею драться? Так он сказал?

— Да, — ответил я и добавил: — Хотелось бы мне уметь драться.

— Ты когда-нибудь тоже станешь хорошим бойцом. Твой старик умел дать сдачи, а ты такой же, как он. Ты умеешь принимать удары. Чтобы чего-нибудь стоить, надо научиться принимать удары. Вот послушай, в какую переделку я попал с братьями Стенли. Их было четверо, и все отличные бойцы. Я их не знал, но слышал о них. Один — кажется, Джордж — пошел за мной на заднее крыльцо и все время ругал меня на чем свет стоит, а когда я предложил ему схватиться, он сказал: «Смотри, я ведь один из Стенли!» — а я ответил: «Мне наплевать, что вас четверо. Могу вызвать вас всех!» Ну и только мы сцепились, три его братца оказались тут как тут, и мне пришлось иметь дело со всеми четырьмя сразу.

— Они все напали на вас одного?

— Ну да, все. Я начал наступать, бросил одного на землю, а когда он падал, поддал ему коленом в живот — и его сразу скрутило. Остальные трое задали мне жару, но я все время бил ниже груди — это единственный настоящий способ драться на кулаках. Бить надо подвздох. О лице беспокоиться не стоит. Если хочешь его разукрасить, успеешь сделать это, когда измотаешь противника. Я уперся спиной в стену и колотил то правой, то левой. Пришлось-таки попотеть, но в конце концов я свалил их всех и удрал. Игра не стоила свеч. Она чересчур дорого мне обошлась. Но победа была на моей стороне. Да, черт возьми! — сказал он, отдаваясь приятным воспоминаниям. — Это была драка!

Мы проезжали через большую поляну, расчищенную в зарослях. Обветшалый забор из срубленных тут же деревьев окружал выгон, где уже появились молодые деревца и кусты, свидетельствуя о том, что лес начал свое наступление. Заброшенная, поросшая травой тропа вела от подобия ворот к покинутой хижине, сделанной из коры, тонкие деревца уже отчасти закрыли ее стены своей листвой.

Питер стряхнул с себя задумчивость и сказал:

— Это дом Джексона. Сейчас я покажу тебе пень, о который молодой Боб Джексон сломал себе шею. Лошадь понесла его и сбросила, а через два месяца старик Джексон обмотал себя цепью, которой привязывают волов, и утопился. Потом я покажу тебе это место. Пень уже недалеко. Вот там… ярдах в двадцати от забора. У него на груди была шишка с мою голову. Должно быть, угодил прямо в пень… Куда же этот пень девался? — Питер встал во весь рост, внимательно оглядывая выгон. — Вот он. Тпру! Стой! Стой, черт вас побери!

Лошади остановились.

— Вон на той стороне. Видишь? Около засохшей акации… Стой! — закричал он на лошадь, нагнувшую голову, чтобы пощипать траву. — Я должен взглянуть еще раз на этот пень. Пойдем, я покажу тебе.

Мы перелезли через забор и подошли к обугленному пню с остатками корней около поросшей травой ложбинки.

— Говорят, он ударился грудью об этот, а головой о тот корень. — Питер указал на два заостренных, как пики, корня, торчавшие из пня. — Его лошадь… Стой, как она скакала? Вон, она поскакала туда. — Он описал рукой полукруг, охватив часть выгона. — В ту сторону. Повернула у того дерева, пошла кругом, видно, проскакала мимо тех папоротников и потом вот по этой лужайке. Испугалась пня и понесла.

Он отошел шага на четыре от пня и измерил глазами расстояние.

— В этом месте он слетел с лошади. Тут она бросилась в сторону. — Питер указал рукой в направлении забора. — И упал он направо… — Питер помолчал с минуту, пристально глядя на пень. — Он так и не узнал, что его убило.

Когда мы вернулись к дрогам, Питер рассказал мне, что старик Джексон стал каким-то странным после смерти сына.

— Не то чтобы свихнулся, а как будто сломалось в нем что-то — все время ходил грустный.

Мы подъехали к запруде, и Питер снова остановил лошадей:

— Вот здесь. У того берега глубоко. С тех пор, конечно, все заросло. Он пошел прямо туда и уже не вернулся. Его старуха и младший сын сразу уехали после этого. Она страшно убивалась. Сейчас тут и соломинки не найти, чтобы трубку прочистить. Я приехал с телегой, погрузил весь ее скарб и отвез в Балунгу. Ей-богу, когда она меня увидела, у нее прямо лицо просветлело. А когда я уезжал, она не выдержала. Я сказал ей, что старик Джексон был настоящий человек. Но моя старуха говорит, что от этого ей еще горше. Не знаю…

Он тронул лошадей, потом сказал:

— Говорят, если человек утопился, значит, у него в голове какой-то винтик сломался. Может, и так… Не знаю… Только старик Джексон был не такой. Он был хороший человек. Ему всего и нужно-то было, чтобы приятель сказал: «Не падай духом», и он выправился бы. А я, как на беду, в тот день уехал подковывать лошадей.

Ночевали мы в заброшенной хижине лесоруба. Питер распряг лошадей, затем достал из лежавшего на дрогах мешка путы и колокольчик.

Я взял колокольчик в руки. Он был тяжелый, фунтов пять, с низким мелодичным звоном. Я позвонил, прислушиваясь к звуку, который всегда вызывал в моей памяти ясное утро в зарослях, когда каждый листок еще увлажнен росой и сороки наполняют лес своим стрекотанием. Потом я уронил колокольчик на землю с высоты всего в несколько дюймов, но Питер, смазывавший ремни, крикнул: