Алан Маршалл - Я умею прыгать через лужи. Рассказы. Легенды

— Верно, на самом деле шрам, — признал я. — Ты небось здорово плакал тогда?

Джимми повернулся к брату:

— Джо, я плакал, Джо?

— Ну, немножко, — ответил Джо.

— Я никогда не плачу долго; правда, Джо, я не плачу?

— Правда, — подтвердил Джо.

— Но как же это произошло? — спросил я.

— На лестнице были крючки… — стал объяснять Джо.

— Крючки, — важно повторил малыш, кивая мне.

— А он опрокинул лестницу на себя, — продолжал Джо.

— О-о, — возбужденно произнес маленький мальчик, сложил ладошки и, засунув их между колен, притопнул. — О-о-о-о!

— Его здорово грохнуло, — сказал Джо.

— Меня здорово грохнуло, — вдумчиво произнес малыш, как будто впервые узнав о себе этот факт.

Пока Джимми предавался своим мыслям, мы молчали.

Потом Джо попытался завязать со мной разговор на другую тему.

— Хорошая погода, правда?

— Отличная, — согласился я.

Малыш встал между нами, умоляюще заглядывая Джо в глаза.

— А еще что со мной случилось? — приставал он.

Джо, грызя ноготь на большом пальце, задумчиво уставился в землю.

— Больше ничего с тобой не случилось, — изрек он наконец.

— Ох, Джо! — Малыш был совершенно убит этим окончательным приговором. Внезапно он нагнулся, засучил штанину и принялся внимательно рассматривать свою ножку, ища на ней следов старых ран.

— А это что? — Он дотронулся до еле заметной метки на колене.

— Это? Это ничего, — отмахнулся Джо.

Ему хотелось поговорить о хорьках.

— Вы знаете, хорьки… — начал он.

— По-моему, это все-таки шрам, — перебил я, вглядываясь в отметинку. Джо наклонился и обследовал ее. Малыш, поддерживая засученную штанину, посматривал то на меня, то на брата, то снова на меня, с беспокойством ожидая нашего решения.

Джо тщательно изучил метку и даже потер ее пальцем. Малыш с напряженным вниманием следил за этой процедурой.

— Может, ты обжегся когда-нибудь, я не знаю.

— Я хочу, чтобы это я обжегся, Джо, — сказал Джимми. Это была мольба, чтобы Джо подтвердил, но Джо был поборником истины.

— Нет, я не помню, чтобы ты обжигался, — сказал он, — может, мама знает.

— С ним могла приключиться какая-нибудь другая беда, припомни-ка, — ринулся на выручку я.

— Могла, — настойчиво повторил малыш. Он подошел и взялся за мою руку, чтобы вместе со мной дожидаться, пока Джо окончательно все взвесит.

Задрав голову, он промолвил:

— Джо хороший, правда?

— Хороший, — согласился я.

— Он знает и про меня, и про все.

— Точно, — подтвердил я.

Тут позади нас раздалось негромкое «эй!». К нам бежала маленькая девочка, прыгая по камням насыпи, отделявшей озеро от вспаханного поля. У нее были тонкие ноги в длинных черных чулках. Один чулок сполз, и она то и дело наклонялась и подтягивала его, стараясь подсунуть под резинку. Поэтому она то бежала, то прыгала.

Она выкрикивала имена братьев, и по тону слышно было, что у нее важные новости.

— Наверное, папа вернулся, — предположил Джо.

Малыша это неожиданное появление сестры сильно рассердило.

— Что ей надо? — сказал он, надувшись.

Девочка добралась до ровной лужайки и помчалась быстрее. Ее короткие волосы развевались на бегу.

Она махала мальчикам рукой.

— У нас родилась сестренка! — вопила девочка.

— Подумаешь, — огрызнулся малыш.

Он отвернулся и начал дергать Джо за руку.

— Ты вспомнил еще что-нибудь страшное про меня, Джо? Тут на него нашло озарение, и лицо его просияло.

— Расскажи ему, как за мной гнался индюк! — закричал он.

Она знала старика старателя. С прогалины на склоне холма она часто видела, как он промывал золотоносный песок в ручье, протекавшем внизу в долине.

Иногда он прерывал работу, садился на берегу и наблюдал за ней, набивая трубку.

Они были знакомы уже два года. Она стала его другом.

Она была меньше своих собратьев и отличалась от них окраской. Она была серая, а остальные кенгуру — почти черные.

Каждое утро старик старатель проезжал извилистой горной дорогой, и, услышав скрип повозки, они на мгновение замирали, выпрямившись, подергивая ноздрями. Но они не боялись старателя. Он был сродни эвкалиптам и веселому щебету сорок. И когда с криком «тпру!» он останавливал старую черную лошадь, они понимали, что он хочет только взглянуть на них. Они продолжали пастись.

Движения их были ритмичны, как музыка: волнообразный взлет и падение пластичных тел на фоне тонких деревьев.

Иногда они усаживались на задние лапы и, обернувшись, смотрели на него внимательно, с напряженным интересом.

Их бока, влажные от росы с душистых листьев, блестели в лучах утреннего солнца. Они казались детьми деревьев.

Однажды старатель подошел к серой кенгуру совсем близко. Она ждала его, вытянув шею и полузакрыв глаза, ноздри ее раздувались от любопытства. В нескольких ярдах он остановился и замер; они как бы изучали друг друга.

Потом она повернулась и медленно запрыгала прочь. Она двигалась грациозно, с достоинством, несмотря на тяжелую ношу. В сумке у нее спал детеныш.

В миле от того места, где работал старатель, два парня рубили лес. Лезвия их топоров сверкали на солнце. Когда безжалостная сталь на мгновение застывала у них над головой, мускулы на голой спине вздувались лоснящимися коричневыми буграми. Кожа у них была идеально гладкая, как яичная скорлупа.

Рядом с бревном, которое парни обрабатывали, лежал голубовато-серый охотничий пес — с собаками этой породы охотятся на кенгуру. Его могучая, с ясно обозначенными ребрами грудь мерно вздымалась и опускалась. Узкий таз изяществом формы напоминал стебель.

Вдруг пес, подняв голову и обернувшись, куснул себя за плечо, чтобы успокоить зуд. В оскаленной пасти обнажились красные десны и блестящие, цвета слоновой кости кинжалы зубов. Он фыркнул и задвигал челюстями. Рот его наполнился слюной. Пес глубоко вздохнул и улегся снова. Мухи вились над его мордой. Он щелкнул зубами и беспокойно замотал головой.

Звали его Спринджер — Сиринджер-убийца. В тени окружающих деревьев дремали другие собаки. Оба лесоруба страстно любили охоту, и потому собак было много, целая свора. В отличие от Спринджера они не блистали красотой линий. То были простые дворняги. Они лаяли по ночам и выли на луну. Со свирепой радостью они загоняли кроликов и, охотясь всей сворой, всегда неотступно преследовали жертву до конца. Дичь покрупнее они предоставляли Спринджеру, вполне довольствуясь соучастием в убийстве.

Одна из собак, овчарка-полукровка по кличке Буфа, поднялась и потянулась. Она сладко, с подвыванием зевнула и вышла на солнцепек. Постояла немного в раздумье. Оглянулась через плечо.

Рядом с ней упала щепка. Собака ее понюхала. Ей было скучно. Она повернулась и скрылась за деревьями.