Арман Лану - Пчелиный пастырь

Он никак не может завершить изложение своей платформы.

— Он ниспослан нам Провидением, чтобы установить мир в нашей несчастной стране. Войну выиграют американцы. А вместе с ними и мы. Stars and stripes for ever [119] Звездно-полосатый (т. е. национальный флаг США) навеки (англ.). .

У Пюига такой вид, словно он хочет сказать: «Хорош гусь, а?»

А тот заканчивает:

— Разумеется, никакой политики, господа. Мы служим единому идеалу.

Он вытирает губы, воздает должное белому хлебу и кофе с молоком мамаши Кальсин, жалеет, что нет масла, и требует штабную карту.

— Вы готовы, мсье? — спрашивает Капатас.

Майор разочарован. «Мсье»! Дожевывая кусок хлеба, он взваливает на плечо мешок, к которому прикреплено одеяло на манер скатки.

— А кстати, — говорит Пюиг, — как вы намерены поступить с теми, кто одержал победу под Сталинградом?

Майор жует сухими губами. Потом снисходит до ответа:

— У генерала свой план. А вы кто такой?

— Пюиг. Мак и . Франтиреры и Партизаны.

Здоровенный детина растерян.

— Ничего не понимаю! Меня должны были связать с подразделением Тайной Армии, а я угодил к…

— Майор, ваши друзья, принимая во внимание ценность вашей особы — я бы сказал, ценность стратега, — не захотели переправлять вас через Пюигсерду. Участок границы у Ливиа уже несколько дней находится под усиленным наблюдением. Мы перевалим через высокую гору.

— Через высокую гору?

— Так будет лучше всего. Гигант на сто метров выше Канигу. Вот так.

— Вот так, — повторяет майор, внезапно согнувшийся под тяжестью своего мешка. — Ладно, ладно. Жаль, что у вас нет штабной карты. У меня с собой мой Мишлен восемьдесят шесть [120] Мишлен-86 — карта дорог Франции, издаваемая Мишленом. Карта 86 охватывает Юг Франции. .

— Как в сороковом, — говорит Лонги.

Майор Лагаруст лишен чувства юмора. И чувства гор. И привычки к переходам. Маленький отряд ведет Капатас. За ним идет сэр Левин, кошечка Раиса, потом майор, Пюиг и Эме — эти двое чаще всего держатся вместе. Необходимо обойти Манте. Вместо того чтобы перейти через перевал и деревушку, они идут по южному склону Трес Эстеллес и по речке Манте, которую они еще перейдут ниже поселка, коим управляет Галоч.

Более часа нужно им для того, чтобы добраться до речки. Капатас не позволяет им останавливаться. Сейчас они по меньшей мере в двух лье от той хижины, где засели немцы. Они идут бодро, невзирая на протесты майора, по лицу которого ручьями струится пот.

— С этим типом мы намучаемся больше, чем со стариком, — говорит Эме, жуя укроп.

Они снова взбираются по склону горы, среди пихт. После утреннего холода жара застала их врасплох. Лонги чувствует себя хорошо. Несмотря на подъем, он обрел свой ритм — ритм пехотинца на марше — и мечтательное состояние духа, которое приноравливается к машинальным движениям ног, то рассеянное внимание, в котором запечатлевается, как, словно камень, падает на добычу коршун, как поскрипывают под ногами иглы или как устремляется ввысь из ямы огромная оранжевая лилия, протягивающая к солнцу свой золотой пестик. Эме наклоняется, срывает ее и догоняет Раису, весело опережая майора, верность которого генералу Жиро обойдется ему по меньшей мере в пять кило!

Девушка идет за дедом, тот автоматически переставляет ноги — одну, другую. Эме берется за саквояж из крокодиловой кожи и протягивает Раисе лилию.

— Не поменяться ли нам ношей?

В Раисе нет теперь ровно ничего от нервозной девицы, какою она была накануне вечером. Горы омыли ее. Она не знает этих мест. Она знает только Лазурный Берег. А этот Юг и тот — не одно и то же. Этот Юг пугает ее. Ушибаешься на каждом шагу. Они шагают след в след друг другу, и под их ботинками трещат сухие ветки, оставшиеся от прошлой зимы. Когда они миновали лес, покрывающий северный склон пика Рив Бланк, Капатас останавливается: «Qu’es bonic!» — «До чего красиво!» — говорит он по своей привычке. Открывающийся вид великолепен, охват здесь куда больше, чем в долине Манте. Скрытая от глаз местность и эти склоны господствуют над речкой Карансой и восхитительным зеленеющим каньоном, усеянным камнями, по которым низвергаются потоки воды.

Тишина стучит в ушах. Это кровь. Они жмутся поближе друг к другу — одиночество гнетет их. Пюиг на время исчезает. Он хочет все понять, прежде чем расстанется с лесом. Эме снимает рюкзак. Он не сетует на остановку. Ремни оставляют следы на лопатках. Но это не беда. Он вновь обрел себя, он ушел в себя, чего с ним не случалось со времен патрулей в снежной no mans land [121] Ничья земля (англ.). в декабре 1939 года. Уж не убийство ли фельдфебеля излечило его?

Ухнув, словно носильщик, майор бросает свой мешок, раскрывает его и выбрасывает из него консервы, белье, фуфайку. Потом отходит в сторону. Он медлит. Может быть, ему не по себе? Лонги идет в том же направлении, которое избрал этот толстяк. Он видит его сквозь деревья и не верит глазам. Майор Лагаруст, лежа на спине, спустив штаны, наклонив голову и согнувшись, занимается какой-то более чем странной гимнастикой. Эме смотрит, чем это он занимается в позе роженицы. Правая рука Лагаруста лихорадочно теребит металлическую коробочку.

Эме разражается хохотом, и у него сразу начинает болеть рана. В папоротниках, обрабатывая те самые места, которые обычно натирают кавалеристы и пешие егеря, инженер саперных войск майор Лагаруст старательно припудривает тальком свою промежность!

Возвращается Пюиг. Он разглядел вдалеке, близ Клоде-ла-Лобетера, группу дровосеков. Больше он ничего не увидел. Капатас только и ждал его возвращения. Длительные остановки дробят переход, но Лонги чувствует, что Пастырь чем-то обеспокоен. Пастырь все время держит нос по ветру. Солнце стоит уже довольно высоко. Лучи его, проникая сквозь одежду, становятся все горячее.

Спуск к Карансе труден. Сэр Левин идет механической походкой Голема. Он мог бы играть роль некоей странной ожившей статуи из еврейского квартала средневековой Праги.

Исполосованная какими-то мгновенно мелькающими тенями, которые громко кричат, речка течет совсем близко; она не шире, чем Манте, но зато более говорлива. Склон горы увлекает ее вниз, к северу, по зеленому коридору, к ущелью. Эспарра на ходу приветствует мрачный камень — не то монумент, не то какой-то доисторический памятник Pèdre Drète — Стоячий камень.

Они переправляются через речку, перепрыгивая с булыжника на булыжник, а речка брызжет им в лицо прохладой. Ближе к верхнему течению реки поет падающая вниз вода. Они должны снова подняться вдоль потока. Тут придется поработать коленями и икрами. Под грозным Редуном марш превращается в карабканье на гору среди танцев больших капризных стрекоз, ос и глупых слепней, которые сами ищут свою погибель.