Арман Лану - Пчелиный пастырь

— Можно видеть мсье Торрея? — спрашивает Лонги.

Мальчуган поворачивается своим ангельским профилем к высокому тощему человеку и окликает его. Мсье Торрей делает несколько шагов за своей цинковой крепостной стеной. Кажется странным, что не слышен скрип его костей.

— Мадам Соланж Понс сказала мне, что я могу у вас перекусить.

— Да, ежели вы не слишком привередливы.

Торрей выходит из-за стойки. На каменном полу он кажется не таким уж длинным, и все-таки он на десять сантиметров выше Эме. У него характерный для высоких мужчин наклон головы — это можно принять и за выражение снисходительности. Он бросает в сторону кухни:

— Марина! Омлет, сало, картошка и бутылка Пер Пиня — все для больного.

Марина, сияющая матрона, выглядывает из окошка своей кухни.

— Понятно, Пират.

— Пират — это я, — сказал Торрей. — Соланж не сказала вам этого, а?

— Я приехал только сегодня утром парижским поездом.

— Вы похожи на бродячую собаку. Все посетители, которых посылает мне Соланж, похожи друг на друга. Ладно, кушайте. Не буду вам мешать.

Лонги ест с аппетитом. Черная колбаса, крупные слезы жира на дымящемся мясе. Пер Пинь все скрасит. Вот это вино! Ребятам оно понравилось бы. Таккини защелкал бы языком. Он похож на монаха, этот Таккини. Может быть, он и станет монахом. Из другого конца зала доносятся раскаты голоса — это хозяин звонит по телефону. Помидоры необыкновенные! Холодные баклажаны. Вкус овоща, его плоть пропитаны оливковым маслом. Дело идет еще веселее, когда Марина приносит светлый омлет с маленькими золотистыми кубиками картофеля…

— Это все, что есть. Вишни из Сере. Последние.

Двое за соседним столиком вытягивают головы, наклоняясь над столом, и тихо разговаривают. Марина подает кофе, не побеспокоив их. Кончиком ножа Эме подбирает крошки. Он все еще пребывает в нерешительности. Ждать до понедельника? Идти в Управление по делам военнопленных к этому кузену Ориолю? Обосноваться бы где-нибудь в Коллиуре или в Баньюльсе. Рисовать. «Здесь вы поправитесь, господин лейтенант». Это означает, что другой путь отрезан. Он сам больше ничего не решает. Ему остается только плыть по течению. «Политика дохлой ей… собаки, которую сносит течением», — шепчет Таккини, изучая «Действие» Блонделя. Ну, а если бы путь не был отрезан? Силы возвращаются к нему. Пища как-то опьяняет. Нет. Это невозможно. Оставаться вот так — одному? Хотя бы даже и с полным желудком? Надо убираться отсюда, надо убираться… Неважно куда! Неважно как! Разве он не принял решения? В Париже. До установления контакта с Симоном. Что же дальше? Надо продолжать. Без Симона.

А вот и опять Пират. Подходящее имечко для такого громилы! Хозяин несет бутылку коньяку. Испанского. Он садится напротив молодого офицера и показывает ему бутылку.

— Подлейте в чашку, пожалуйста. Как северяне.

— А я и есть северянин. Знаете, как это называется?

— Отличный бистуй [14] Традиционная для Севера смесь кофе с алкоголем. , — сказал Пират.

— Да, крепкий.

Эме вытаскивает свои сигареты-приманку. Быстрый взгляд Торрея, тяжелый и оценивающий.

— Так. Вы, стало быть, в пиковом положении.

— Да.

— Симон?

— Именно.

— Беглый?

— Репатриант.

Хозяин хмурится.

— Я ранен.

— А-а! Куда?

— В левое плечо.

— Где?

— Под Ретелем.

— Когда?

— Одиннадцатого июня, в сороковом.

— Какой полк?

— Сто двадцать седьмой стрелковый. Если вас это забавляет, я не в обиде.

— Э, я стреляный воробей. Потому-то меня и зовут Пиратом.

— Могу еще сказать вам: две благодарности в приказе. Регулярная часть, действующая в тылу противника, в районе линии Мажино.

— Где?

— Трамборн, сектор Булэ-сюр-Мозель.

Эме не по себе. Голова у него кружится. Пират — мягче:

— Что, неважнец дела? Подождите меня.

Хозяин уходит. Пластинка. Поет Джанго Рэнарт. И здесь он! Что ж, во всяком случае, в Перпиньяне слушать Джанго куда приятнее, чем в Померании! Он снова видит перед собой зондерфюрера, который заставлял их слушать записи свинга, привезенные из Парижа отпускниками, — того самого зондерфюрера, который включил его в список раненых репатриантов.

— Я уже отвык пить. Но каждый раз попадаюсь на приманку.

Торрей снова налил коньяку. В кафе такая жара, что от спиртного жарче уже не станет.

— Что вы собираетесь делать?

— У меня нет выбора. В понедельник пойду в Управление. А там посмотрим — может, удастся обосноваться на Алом Берегу.

Торрей щелкает языком.

— Вдоль границы — запретная зона. Вам нужно разрешение на въезд от префектуры, подписанное немцами. Бумажки из Парижа тут ничего не стоят.

Каталонцы уходят. Один из них хлопает хозяина по плечу.

— Карлос, пока!

Торрей продолжает:

— Насчет документов можете быть спокойны! Это-то они умеют. А вот на остальном вы из-за них засыплетесь. И выхода не найдете, в одиночку-то.

Эме Лонги вспоминает о привокзальном велотакси.

— Сегодня утром какой-то тип привез меня в «Грот». Он сказал, чтобы я пришел к нему, если у меня будут неприятности. Это рядом с Кастилье. Кафе «Козел». Я должен буду спросить «сентонжца».

— Сволочь! — говорит Торрей. — У этих подонков глаз наметанный! Поневоле встает вопрос — не служит ли велотакси этой гадине только для маскировки! Не поддавайтесь! Нет-нет, бошам они вас не выдадут. Только вытянут из вас всю монету, да и поминай как звали, а сперва будут перебрасывать вас от одного к другому, к третьему, а потом вас сцапает патруль, и окажетесь вы в Фонтен дю Булу!

— Фонтен дю Булу? Это что — здание водолечебницы?

— Вот, вот, самый верный способ хорошенько попариться, старина!

— До войны в Булу были клетки с орлами, царственными орлами Пиренеев.

— Они и сейчас там. Ну ладно.

Торрей встает.

— Сидите, сидите. Марина, дай этому господину еще кофе. А может, коньяку? Не хотите? А я вот привык.

Он наливает себе полную рюмку, выпивает, щелкает языком.

— Если бы они не называли это коньяком, это было бы еще лучше. Подождите меня.

Он пожимает Эме руку. У него мускулистая лапа. Улыбка добрая. Он уходит. Проигрыватель играет свинг «Трубадур».

Легкий, крытый брезентом грузовичок «пежо» с эмблемой организации общественных работ на борту едет по дороге в Сербер. Эме Лонги думает, что он должен был бы зайти в «Грот» и предупредить Соланж Понс, но все произошло так быстро! Их пятеро. Одного из них Эме немного знает — это Ом, которого час назад ему представил Торрей. Ом тучный, загорелый, черноволосый. Все у него толстое — полоски бровей, нос, губы, живот. Он весит больше ста кило. В наше время это подвиг! В «Балеарских островах», пока Торрей говорил, он успел рассмотреть Лонги и просто сказал ему: