Дэвид Мэйн - Ной

– В полдень Ода проглотит солнце. Освободите меня, и я упрошу богиню вернуть его. Тронете меня сейчас, и больше никогда его не увидите.

Мужчины переглядываются. Они очень суеверны, мои слова напугали их. Некоторые из них щелкают пальцами: я знаю, так отгоняют зло.

– Брехня, – повторяет мужчина, который собирался взять меня первым, однако на этот раз в его голосе слышится сомнение.

– Ладно, – резко говорит главарь. Возможно, он чувствует, что нужно подбодрить упавших духом людей. – Значит, ждем до полудня. Если ты говоришь правду, будем молить Оду о пощаде. Если лжешь, то… – Он чешет волосатой лапой между ног. – У нас будет лишнее время хорошенько подготовить свое оружие. Верно я говорю?

Бандиты хохочут. Слишком громко.

С каким невероятным наслаждением я смотрю на эту банду глупцов без роду и племени, которые падают на землю при виде меркнущего солнца. «Будто змея прячется в нору», – думаю я. Кто-то трясется, кто-то, захлебываясь собственным страхом, плачет как ребенок. Один даже обделался. Ладно. Запомню – больше ни одного худого слова о финикийцах.

Мы на прогалине на склоне холма, с которого открывается хороший вид на зеленую долину, начинающую постепенно темнеть. Со склона холма на долину медленно и тяжеловесно, как сама Смерть, наползает тень. Воины тычут пальцами в небо, давятся ужасом, рыдают.

Солнце уже на две трети исчезло, словно его пожрало какое-то гигантское невидимое чудовище. Безносый главарь падает передо мной на колени:

– Падаю ниц перед Одой.

Ладно.

– Какая ей от этого польза? Вы нанесли оскорбление ее жрице.

Он поднимает голову. Лицо мокрое, глаза безумные.

– Я сделаю все что угодно. Не забирай его.

Я продолжаю хранить спокойствие. Солнечный круг истощается, опускаются мрачные сумерки. Тень накрыла долину и ползет к нам.

– Я спрошу Оду, чего она хочет.

Некоторое время я стою с закрытыми глазами, скрестив руки над головой. Я видела, что так делают жрицы. Я слышу, как мужчины беспокойно ерзают, знаю, что они переводят взгляд с неба на долину, раскинувшуюся под нами. Воздух зловеще недвижим. Внезапно я слышу дружный тихий стон. Я открываю глаза. Наступила ночь. Мерцают звезды. Солнце пропало.

– Вот что вы сделаете, – объявляю я чистым, ясным голосом. – Будете сопровождать меня в моем путешествии. Мне нужно проделать гигантский труд, если я получу на него разрешение от женщин – глав родов. Вы не будете задавать вопросов, что и зачем я делаю. Вы мне поможете.

– Все что угодно, – говорит главарь.

– Вы никому не нанесете вреда без причины. Будем брать припасы по мере необходимости и защищать себя, если на нас нападут. Не более.

– Тот труд… – начинает он.

– Никаких вопросов. Он будет опасен. На него уйдет много недель, придется немало проехать. Когда он будет завершен, я отпущу вас. Если согласны, я попрошу Оду вернуть солнце. Согласны?

– Да! – кричат бандиты хором.

– С этого момента будете беспрекословно подчиняться мне?

– Да!

Они подчиняются мне. Славно.

Люди приходят посмеяться над ним. Каждое утро в тени холмов у границы его владений собирается большая толпа: он слышит свист и улюлюканье. Ною кажется невероятным, что находятся люди, готовые ехать четыре дня по выжженной пустыне только затем, чтобы обрушить на него град насмешек. Однако таких людей немало.

Шпангоуты ковчега высотой в пятьдесят локтей каждый, разнесенные на расстояние в двадцать локтей друг от друга, смотрят в небо, словно кости животного невероятных размеров. Они похожи на пальцы, устремленные к небесам. Перекрытия, леса и опалубка превратили остов ковчега из груды мертвого дерева в живую сеть, по которой пауками снуют Хам, Сим и Яфет. Ной смотрит, как работают его сыновья – несовершенные создания, пытающиеся достичь совершенства, – и у него перехватывает горло. Если он даст слабину, то зальет бороду слезами гордости.

Но слабины он не даст. Он смотрит на небо, на котором ни облачка, ни клубочка пара. Он массирует шею и думает о женщинах, отправившихся собирать животных. Как продвигаются у них дела?

Через несколько дней становится видно, что в месте, где толпятся глумящиеся, образуется поселение. Под защитой гор грибами после дождя вырастают шатры и хлипкие хижины. На краю владений Ноя теперь постоянно живут около тридцати человек. Мысли о них не дают ему покоя.

– Забудь о них, – советует жена, – у нас и так полно забот.

Естественно, она права. И естественно, ее слова не помогают. Она снует по грядкам с горохом, который достигает ей до колен, срывает стручки длиной в палец и кидает их в корзину. Потом она с Мирн извлечет из них горох и высыплет его на крышу, чтобы высушить. Вообще-то, зеленое пюре, на которое потом пойдет горох, – не самое любимое блюдо Ноя, но он знает, что оно поможет им не умереть от голода.

– Они мне надоели, – признаёт Ной, имея в виду зевак. Он хмурит брови, когда ему в нос попадает дым, валящий из коптильни. Внутри нее вялится просоленное мясо. Оно получится жестким. – Вероотступники.

Жена вздыхает. Под ее глазами – капельки пота. На шее светло-красный платок. Она снимает его, встряхивает и повязывает снова.

– Тебе надо подумать о лесе и смоле. Леса мало, а смолы вообще нет.

– Сам знаю! – рычит он, запуская руки в бороду.

– Тогда сделай, наконец, что-нибудь! – резко отвечает она и показывает на хижины вдалеке. – Иначе им будет над чем посмеяться. Безумец Ной и лодка, которую он так и не достроил.

Ной весь кипит, но не находит нужных слов. Она поворачивается к нему спиной, словно его присутствие ничего для нее не значит, и возвращается к сбору гороха.

Ной знает, что он должен делать, но это не совсем то, что ему следует делать. Ему следует сесть на мула и поехать через пустыню на север, снова клянчить у исполинов. Такой поступок можно было бы назвать здравомыслящим. Однако Ной боится путешествия, боится своей собственной слабости, его охватывает отчаяние при мысли о том, что он скажет исполинам.

Поэтому он делает то, что должен. Он идет по оливковой роще к лачугам на границе своей земли.

Когда он подходит, его уже ждет молчаливая толпа. Люди смотрят на него, он – на них, до боли сжимая в руке посох.

– Ну?

Никто не произносит ни слова. Обычная толпа, состоящая в основном из молодых мужчин, среди которых пара стариков и женщин. Их волосы нечесаны, одежда изношена и покрыта пылью. В людях нет ничего особенного. А чего он ждал? Решил, что они змеи-искусители, ангелы с опаленными крыльями?

Наконец худой человек, такой низенький, что Ной поначалу принял его за ребенка, объясняет: