Чарльз Сноу - Дело

Днем весь уют этой комнаты пропадал; без радующего глаз огня в камине, без отражающих свет ламп рюмок на столе она казалась совсем унылой. По двору, делая круг за кругом, бегал какой-то студент, и за окнами мелькали его голова и плечи; сама же комната казалась сейчас темнее, чем вечером, и потолочные балки ниже нависали над головой.

Мы вчетвером сидели у зияющего камина; на низеньком столике рядом стоял кофейник.

— Ну что, разливать, что ли? — подражая говору кокни, сказал Найтингэйл, как будто мы сидели в общественной столовой. Настроение у него было чудесное; мое присутствие, по-видимому, его ничуть не раздражало; во всяком случае, Кроуфорд и Браун показались мне вчера вечером гораздо более озабоченными положением, чем он. Было бы неверно сказать, что он безразлично относился к происходящему, — напротив, мне казалось, что его просто распирает от какого-то ехидного удовольствия. Он вел себя как человек, владеющий секретом, от которого, стоит только открыть нам его, в пух и прах разлетятся все наши надежды на успех.

Он рассказывал о своих планах постройки нового здания. У него была заветная мечта — возможно, последняя — оставить по себе в колледже след. Он хотел построить еще одно общежитие на восемьдесят человек.

— Делать, так уж делать как следует, — говорил Найтингэйл. — Мне бы хотелось, чтобы молодые джентльмены помянули меня добрым словом.

Конечно, сказал он суровым тоном человека, порицающего чье-то былое расточительство; если бы такое здание строилось в тридцатых годах, оно обошлось бы колледжу всего в семьдесят тысяч фунтов. «В ваше время, Эллиот, вот когда нужно было сделать это». При теперешних ценах такая постройка влетит нам в четверть миллиона.

— Но колледж должен платить за свои ошибки, — продолжал Найтингэйл. — Я не потерплю комнатушек, в которых и едят и спят. Я твердо решил построить здание, которым колледж будет гордиться, даже когда никого из нас уже не останется в живых.

В вопросе выбора архитектора у него тоже был свой готовый план. Он предполагал выбрать двух «ортодоксальных» и двух «модернистов» и попросить их представить проекты.

— И тогда уж слово будет за колледжем, — торжествующе сказал Найтингэйл.

— А знаете, казначей, — заметил я, — держу пари на пару бутылок, что я могу предсказать выбор, который сделают члены колледжа при своем вкусе и своей мудрости, — кое-какое подозрение на этот счет у меня имеется.

— Ничего не могу сказать, Эллиот. Ничего не могу сказать.

Найтингэйл, быстрый, деловитый, встал, сообщил нам, что в половине третьего должен присутствовать на совещании казначеев и что до этого ему нужно заглянуть на полчасика к себе в кабинет, чтобы подготовиться. Он взглянул на Тома Орбэлла. Несмотря на всю его самоуверенность, ему не очень хотелось оставлять Тома со мной и с Мартином.

— Идете, Орбэлл? — любезно сказал он.

— Нет еще, казначей. Извините меня, пожалуйста, — ответил Том медовым голосом. — Дело в том, что мне нужно отослать одно письмо. Можно?

Меня удивило, что он решил остаться с нами. Еще больше я удивился, когда, лишь только затихли шаги Найтингэйла в коридоре, Том сказал:

— Ну так в каком же положении находится дело?

— Смотря с чьей точки зрения. — Мартин был начеку.

— Знаете, когда мы были здесь вчера вечером, мне пришло в голову, что ведь это чистейшей воды Дрейфус. Во всяком случае, между самим Дрейфусом и этим несчастным Говардом существует какое-то сходство. А Джулиан Скэффингтон может в случае необходимости сойти за Пикара. Вот вам, Мартин, я не могу подыскать роли. Вы как-то тут не к месту. Да и остальным, как мне кажется, роли подобрать можно только с натяжкой. И все же, неужели вас — всех вас — не поражает, что в этой истории есть несомненное сходство с l’Affaire?

Том Орбэлл раскраснелся, взволнованный исторической аналогией, которая, по-видимому, доставляла ему эстетическое удовольствие. Мартин покачал головой.

— Нет, не поражает, — ответил он. — Фактически положение обстоит не так уж плохо.

— Очень рад. Уверяю вас.

— А какую роль вы предназначаете себе? — спросил я.

— Этот вопрос тоже не так-то просто решить.

— Мне кажется, напротив… — начал я, но Том взглянул на меня, как мне показалось, вызывающе и спросил:

— Большинства у вас пока что так и нет?

— Пока нет, — ответил Мартин, — но будет.

— Каким это образом вы собираетесь собрать его?

Том был слишком хорошо осведомлен, так что Мартину не имело смысла вилять.

— На худой конец ректору придется добавить свой голос. Хотя бы для того, чтобы согласие на пересмотр исходило от него…

— Именно это он и сделает! — возмутился Том. Он заговорил быстро: — Ну конечно, к этому он и гнул вчера вечером. Будь они прокляты, эти старцы со своими погаными пуританскими, безбожными, изверившимися, так называемыми либеральными душонками. Ну что ж, в моих силах избавить его от этого труда или, если хотите, лишить его этого удовольствия. Я присоединяюсь к вам. Честное слово, я так и сделаю!

— Правда?

— Я говорю совершенно серьезно.

— Может, лучше подождать, а то еще передумаете? — с расстановкой сказал Мартин.

— Честное слово, я не могу не присоединиться к вам. Я не переношу проклятых старцев. Когда я услышал рассуждения Кроуфорда насчет «смутьянов» — это была последняя капля. Смутьяны! А что, скажите на милость, остается, по их мнению, делать порядочным людям? Для них что, не существует такого понятия, как моральный долг? Видит бог, я не люблю Говарда. Но разве вчера вечером было сказано хоть одно слово о нем, разве вчера кто-нибудь хоть на одно мгновение задумался об этом человеке? Я просто в бешенство пришел, до того все их рассуждения были лишены элементарной гуманности. Они что, забыли, что есть такое чувство, как гуманность?

— Если откинуть это дело, — сказал я, — то Артур Браун — человек вполне гуманный.

— Очень рад слышать это от вас, — сказал Том, — потому что, попрошу запомнить, на вашей стороне я только в этом деле. Имейте в виду, что я по-прежнему расхожусь с вами обоими по очень многим вопросам. Мы с вами думаем по-разному. Никто не убедит меня, что Гетлиф должен стать следующим ректором нашего колледжа. Одно к другому никакого отношения не имеет, и на мою позицию осенью это никак не повлияет. Что касается Гетлифа, то нам с вами не по пути, — если, конечно, предположить, что вы за него.

Мартин ничего не ответил, и Том горячо продолжал:

— Я лично сто раз предпочту Артура Брауна. Пусть даже кое-кто из ваших друзей обвиняет его в рутинерстве. Что же касается остальной старой гвардии, так я просто не могу больше слушать их проповедей. Смутьяны! Здравый смысл! Хотят, чтобы мы до пятидесяти лет ходили у них на поводу… Мне это противно, и больше я этого не потерплю. Настало время кому-то громко напомнить старикам о моральном долге. Ей-богу, настало!