Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема

Фильм начинается хорошо, это должно цеплять: Она выскакивает из машины, и мы не знаем, падает ли Она с моста, в кадре Ее нет, машина несется на Него, Он вспрыгивает на ограждение и не удерживает равновесия, летит вниз, в воду, с довольно большой высоты.

Снимать нужно с крана, чтобы в перспективе было видно небо, камера поднимается вверх, выезжает за край моста, нужно держать его в кадре, сделать хороший передний план того, что под мостом, полететь вслед за героем или еще лучше – навстречу ему…

А потом смонтируют мост, добавят вентилятор, чтобы дуло, актер изобразит страх в глазах, но это уже работа для компьютерщиков.

А на мосту нужно снимать с трех камер, с трех углов, и еще из-под воды. Это довольно сложно, но потом добавим анимацию, в 3D, посмотрим, как это будет выглядеть.

Возьмем каскадера, пусть он прыгнет на пробу, а там уже все дело техники.

Я предложил осветителям, с которыми работал вместе на «Расставании», работать со мной. Они классные, мы друг друга понимаем с полуслова. Быть снова в деле – адреналин у меня зашкаливает при одной мысли об этом.

Что еще нужно? Резкость, хорошая экспозиция, уверенность, что герой попадает в кадр, одна камера должна быть на кране, две на штативах, одна под водой… вот так будет хорошо.

В четверг я иду к матери, причем с Ингой, которая уперлась, что пойдет со мной, потому что она женщина, а там, наверно, надо будет чем-то помочь, а я ведь мужчина и ничего в этом не понимаю.

Ну конечно, не понимаю. Ведь это всего-навсего моя мать. Она уже вернулась в свою палату номер пять, там лежат две новые соседки и ее старая знакомая, пани Веся. Не знаю, что с ней, потому что не видно, чтобы она домой собиралась вообще.

– Ты все время живешь в какой-то иллюзии, – говорила мне по дороге Инга, – а настоящая жизнь проходит мимо тебя, она идет в одну сторону, а не в обе. Поговори с мамой, обязательно поговори!

Вот не может она понять, что сейчас это больная женщина, которой совсем не до выяснения отношений.

– Мама? – я просовываю голову в дверь палаты.

Матушка улыбается при виде Инги.

– О, как я рада тебя видеть, дорогая!

– И я тоже, добрый день, – вежливо отвечает Инга, словно ученица.

– Садитесь, садитесь, как же я рада, что вы вместе!

Я не комментирую, потому что нечего тут комментировать.

А вот Инга зато заявляет:

– Я лесбиянка. Но я люблю Иеремиаша.

– Как это лес… – у матери в зобу дыханье сперло, она поворачивается к соседкам, чтобы проверить, слышали ли они.

Они притворяются, что не слышали.

Матушка переходит на шепот:

– А родители знают?

– Они с этим смирились.

Инга меня толкает локтем. Терпеть не могу, когда меня толкают локтем.

– Oh shit, – спохватывается она. – Иеремиаш, дай мне ключи, я сумку в машине оставила, а там у меня подушка, должна быть подушка – такая, другая, у меня в машине она лежит для йоги, она с крупой, ее под голову хорошо подкладывать.

Матушка смотрит на нее неуверенно, я даю ключи, Инга выходит. Вот ведь зараза, я же знаю, что она специально сумку оставила.

Я спрошу – что мне мешает спросить?

– Мама, а почему ты мне не рассказывала о Зигмунте?

– Я так рада, что ты воспринял это хорошо.

– А тебе не кажется, что я все-таки должен был узнать это от тебя?

– Милый, ну что у тебя, глаз нет? Ведь мы уже много лет встречаемся. Ты видел его у меня неоднократно, на всех праздниках. Я просила, чтобы ты звонил, прежде чем приехать, потому что у меня есть своя жизнь… Не могу же я все время находиться в твоем распоряжении.

Я ей, конечно, в этом не признаюсь, но меня это немножко раздражает.

– Я была уверена, что ты знаешь, что по крайней мере догадываешься… Ты же знаешь, я никогда не выставляла это напоказ, чтобы не задеть твои чувства. Но не притворяйся, что ты не знал.

– Мама, я действительно даже не догадывался! – кричать шепотом довольно трудно, но у меня получается.

– Ты меня всю жизнь воспринимаешь исключительно как свою мать. А я ведь кроме того еще и профессионал, женщина, подруга своих друзей, ну что ты думал – что весь мир крутится только вокруг тебя?

Нет, я так не думал. Никогда я так не думал. К сожалению.

– У меня тоже есть право на жизнь, – она вдруг начинает злиться, а ее слова, которые она говорит, лежа на больничной койке с забинтованной грудью, звучат как-то двусмысленно.

Я не готов к такому повороту. Что это значит – что я испортил ей всю жизнь?! Или наоборот?

– Мама, но ведь ты сама говорила мне приходить в любое время, звала по воскресеньям на обед, я тебе это чертово белье таскал…

Она перебивает меня на полуслове:

– …Чтобы мне приятное сделать? Я же видела, в каком ты был состоянии после расставания с Мартой! Это был мой долг. А пока вы были вместе – я не вмешивалась.

Очень странно так разговаривать с матерью, которая лежит рядом с тобой, беспомощная и слабая, но голос которой звучит сильно и решительно.

– Ты всегда вмешивалась. Марта тоже была плохая. Как и все остальные девушки, которых ты знала.

– Милый, я всегда была на твоей стороне, ты знаешь. Когда вы расстались – мне надо было тебя поддерживать. Не могла же я тебе сказать, что ты идиот и неудачник, раз не смог удержать рядом с собой такую женщину? Ты говорил, что она исчадие ада, – я поддакивала. Должен же был кто-то быть на твоей стороне.

Я что, сплю?

Мать смотрит на меня со своей койки с явной улыбкой. Клянусь, меня это задевает. И мне сейчас как-то совсем не до смеха.

– Баська тоже не была твоей любимицей, – припоминаю я ей.

– Нашел кого сравнивать с Мартой! – матушка слегка фыркает и показывает мне на чашку. Я подаю ей чашку, помогаю ей поднять голову, в чашке соломинка, мать морщится, любое движение причиняет ей боль. Руки у нее лежат неподвижно.

Я никогда не договорюсь со своей матушкой. Никогда. Она всегда все перевернет по-своему.

– Давай оставим это, сынок, я устала. Моя жизнь ведь тоже не была легкой. Эти твои девицы не имеют никакого значения… Не о том речь, совсем не о том. Ты всегда поступаешь импульсивно. Всегда – и до сих пор. А у меня и правда нет сил. Я уже просила у тебя прощения, может быть, я и правда совершала ошибки, но время ведь не повернешь вспять. У нас есть только сегодня. И неизвестно, что со мной будет дальше. А жизнь я прожила хорошую.

Прожила?

– Мама… – перебиваю я ее, но она не позволяет мне закончить.

– Открой косметичку и возьми ринграф. Я знаю, что ты его там оставил… Я знаю, что ты боишься, но на все Божья воля. Возьми его – он твой. Тебе больше нужна защита Господа.

– Больше, чем тебе? – я беру в руки Пресвятую Деву. На фоне орла.

– Обо мне заботишься ты. Не бойся, сынок, не переживай заранее. Мы как-нибудь с тобой выплывем. Когда начинаются съемки?