Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема

И еду.

В воздухе уже чувствуется весна, хотя еще совсем только начало: снег сошел, но воздух холодный, градуса два всего, а пару дней назад вообще еще мороз стоял. Газоны выглядят отвратительно: засранные, серо-буро-коричневые… Да уж, в Евросоюз мы вошли во всеоружии.

Я вхожу в бар. Мне даже не надо оглядываться по сторонам – Маврикий с симпатичной блондинкой сидит прямо у входа. Он радостно и возбужденно машет мне.

– Иеремиаш!

Я подхожу, Маврикий встает:

– Сколько лет! – Он толкает меня в плечо, что я ненавижу, но притворяюсь, что мне это нравится.

– Маврикий! Вот так встреча!

– Ты с кем-то встречаешься здесь? – подмигивает Маврикий.

Идиот.

– Нет, совсем нет, – отвечаю я, хотя в плане этого не было. – Я зашел кофе выпить, а то холодно на улице.

Идиот. Я идиот.

– Познакомьтесь, детки. – Маврикий показывает на Эву: – Это моя коллега, Эва, садись с нами, Нор… Иеремиаш.

Эва двигается немного к окну, я сажусь к ним. Молчу.

– Ну, рассказывай, что у тебя новенького…

Я решаю прекратить изображать из себя молчаливое изваяние. Ну и что, что Маврикий прекрасно знает, что у меня новенького? Она-то не знает. Поэтому я начинаю говорить. Правду.

– Да ничего особенного. Как-то все никак не приду в себя.

– А что случилось? – у Эвы хорошая реакция, и, как все женщины, она полна сочувствия и сострадания.

– Да та-а-а-а-ак, – говорю я, не вдаваясь в подробности. Так лучше – больше интереса с ее стороны.

Появляется официант, я беру инициативу в свои руки.

– Что ж, я угощаю – ведь благодаря вам мне не придется пить кофе в одиночестве.

– Кофе? В такое время? – шепчет Эва, и я понимаю, что не сильно ей понравился.

Она симпатичная, ухоженные руки – я всегда обращаю внимание на руки у женщин, они многое могут рассказать. Длинные волосы. Мне нравятся длинные волосы. Блондинка, крашеная, натуральные гораздо темнее. Но цвет приятный.

– Будем что-нибудь есть? Пить? – это официант.

– Ну, не знаю, – я испытующе смотрю на Маврикия.

– Хороший коктейль еще никому никогда не мешал, – заявляет он. – Закажем что-нибудь?

Если мы закажем еду – нам по-любому придется посидеть здесь. Неглупо.

– Не знаю, – мнется Эва. – А как я буду возвращаться? Маврикий, ты же хотел поговорить о…

– Я на машине, могу вас потом отвезти, – перебиваю я и заказываю три салата с курицей, хотя вовсе не голоден, чай, черный «Эрл Грей», для себя, Маврикий пьет пиво, Эва дает себя уговорить на коктейль.

Некоторое время мы общаемся втроем, на столе появляются салаты, Эва складывает оливки на край тарелки, а Марта любила оливки, обожала просто, но Эва, к счастью, – не Марта.

Маврикий сжирает свой салат, залпом выпивает пиво и подносит телефон к уху.

– Звонок выключен, – зачем-то объясняет он и отходит на пару шагов в сторону.

Эва смотрит на него напряженно. А он говорит быстро и громко:

– Нет, я сейчас не могу, мама, я занят. Что, на самом деле так нужно? Ну хорошо, я приеду через пятнадцать минут.

Он посылает Эве извиняющуюся улыбку:

– Норрис, составь ей, пожалуйста, компанию до моего прихода, а мне надо съездить к матери, она плохо себя чувствует.

– Но ты же выпил! – Эва демонстрирует впечатляющую трезвость мысли, несмотря на коктейль.

– А я без машины. Возьму такси и вернусь через час. Вы меня подождите, пожалуйста, ладно? – он уже не садится обратно, и мы видим его удаляющуюся спину.

Через минуту он возвращается, чтобы забрать у Эвы номерок, снова возвращается, уже в куртке, чтобы отдать ей номерок обратно, бросает мне понимающий взгляд, но все-таки ведет он себя слегка неадекватно. У меня развязаны руки, а вот девушка выглядит разочарованной.

– А почему он называет тебя Норрисом? – спрашивает она.

Норрисом я стал еще на первом курсе, сейчас меня редко кто так называет. Просто фамилия моя Чакевич. У нас у каждого была какая-нибудь кличка, вот Маврикий и заявил тогда: Чакевич – значит, Чак, а Чак – значит, Норрис, хотя я вообще не похож!

Я в очередной раз пытаюсь объясниться по поводу этого Норриса, как будто мне мало Иеремиаша.

– Иеремиаш – красивое имя, – говорит Эва коротко и так, будто ко мне это не имеет никакого отношения.

Следующие двадцать минут мы проводим за взаимными исследованиями. Ну, то есть она меня изучает, я же знаю все эти вопросы с подковыркой, которые призваны выявить мои слабости и определить, на что я гожусь, в общих чертах. А на что не гожусь.

А откуда ты знаешь Маврикия?

А как долго вы знакомы?

А хорошо ли знакомы?

А каким он был во время учебы?

А какое он кино снимал?

А какой он сейчас?

Понятно, что мы беседуем о Маврикии. Но я не дам себя провести, о нет. Все эти вопросы должны заставить меня расслабиться, сказать лишнее, показать свое настоящее лицо. А я сдерживаюсь.

А она все время достает телефон и смотрит на время.

Я же потрясающе вежлив и предупредителен.

Я так счастлив, что встретил кого-то из знакомых. Мне так одиноко. А почему? Ну, потому что я в печали – меня бросили. Но я не хочу об этом говорить – это слишком болезненная тема. Теперь она начнет выпытывать подробности, я же знаю женщин, а я могу торжествовать победу.

Она смотрит на меня с сочувствием.

Если она догадается, что я не прочь поразвлечься, у меня будут проблемы.

– Наверно, это очень тяжело для тебя, – говорит она. И все! – У меня больше нет времени его ждать.

– Давай я ему позвоню, – предлагаю я, чтобы продемонстрировать, какой я заботливый.

– Нет, не звони, – просит она, и я вижу вдруг, что ей грустно.

Повисает неловкое молчание.

– Выпьешь еще что-нибудь?

– Уже поздно, – говорит она, но я вижу, что выпьет.

– Да ты не волнуйся, я тебя довезу до дома. Друзья наших друзей – это наши друзья! – уверяю я, хотя и не слишком верю в эту азиатскую чушь. – Он наверняка сейчас приедет, – вру я.

Эва выпивает практически одним глотком второй коктейль и заказывает третий. А потом вдруг наклоняется ко мне и глубоко вздыхает. Кладет руку на мою ладонь. И я понимаю, что она хочет сказать что-то важное. Ну, например, что она тоже чувствует себя очень одинокой.

Я не ошибся.

– Я тебя очень понимаю, – говорит она. – И очень рада, что ты сидишь тут со мной, хотя и уверена, что он это сделал нарочно.

– Что? – от удивления я чуть чаем не подавился.

Я так и знал!

– Ну понимаешь, он тебя использовал, чтобы сбежать. А я-то так радовалась, что он меня пригласил… Но это ничего не значило. А звонок матери – не верю я в него! – голос у нее прерывается. – Потому что он мне нравится. И теперь я как никогда понимаю, что ничего у нас не будет.

Вот хрень.

Только этого мне не хватало.

Не-на-ви-жу отношения!

– Ты делаешь неправильные выводы, – возражаю я. – Ты не знаешь мужчин. А Маврикий ведь мой друг, он бы так никогда не поступил. Говорю тебе – он вернется. Ты с ним работаешь вместе, да? Он о тебе рассказывал.