Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема

Твою мать, какая дилемма?! Никакой дилеммы передо мной нет – я просто сижу за столиком, и передо мной стоит кофе. Я положил в него сахар и выпил.

– Бывают ситуации, когда нужно уменьшить свои амбиции, я бы даже употребил другое слово, – он понизил голос, а я заинтересовался, какое же слово он имеет в виду. – Амбицийки… для общей пользы. Эгоизм не лучший советчик. А что в нашей профессии по-настоящему ценно?

Ну-ка, ну-ка, что же? И в какой это «нашей профессии», мне тоже было очень интересно, потому что, насколько мне было известно, его профессия была директор. А моя – нет.

Моя – оператор.

– Миссия! С большой буквы М! И я не боюсь этого слова! Ведь в конце концов мы служим Культуре. С большой буквы К.

«Миссия», помнится, имела отличную звуковую дорожку. Там еще все умирали, насколько я помню.

Но я слушал дальше.

– Иеремиаш, давай будем взрослыми людьми, – вздохнул он и снова сел.

Это очень смешное предложение.

Давайте будем.

Ему бы тоже не мешало повзрослеть. Он же не Дориан Грей – сколько можно в мальчиках-то ходить. Разве что ботокс ему в помощь. И штаны я бы на его месте поменял. На слаксы. Чтобы яйца ему не обтягивали. Молодежь, кстати, такие не носит, только старики, которые хотят выглядеть тридцатилетними.

– Я понимаю, что вы… то есть ты, – он неискренне улыбнулся, – столкнулся с несправедливостью. Субъективно если. С твоей точки зрения, это вполне может выглядеть таким образом. Но давай посмотрим на это объективно. Ты молодой, талантливый человек, мы таких людей очень ценим, правда – очень. Но после этого неприятного инцидента ты должен найти общий язык с человеком, которого ты так обидел и оскорбил. На глазах у миллионов людей. Он тебе помогал, был, не побоюсь этого слова, твоим Учителем, с большой буквы У. Он – это между нами и, надеюсь, дальше этой комнаты не пойдет – он сильно тебя продвигал, а я этого очень не люблю. А он очень поддерживал твой проект.

Он понизил голос, как бы давая мне шанс раскаяться и с удивлением воскликнуть: «Ах так это он?!! Я же не знал… ну так это же в корне меняет дело!..»

Но для меня никакое дело ни в каком корне не изменилось.

И я молчал.

А вот его тон едва заметно стал меняться.

– И это, кстати, стоило довольно больших денег, и нельзя закрывать глаза на то, что без него эта «Липа» вообще не состоялась бы. В смысле кино, разумеется. Я лично относился к этому фильму с, не скрою, некоторым подозрением, и если бы не Ян, ты только не обижайся, если бы не наша студия – вас бы не заметили, а для такого талантливого человека это было бы очень обидно. Мы дали тебе шанс – так ты уж его не упусти. Воспользуйся этим шансом. Поговорим как мужчины, – в ход пошла тяжелая артиллерия, хотя и дураку было ясно, что если в этом помещении и были мужчины, то его среди их числа точно не было. – Ты устроил скандал, ты пытался скомпрометировать наш фестиваль, детище нашей студии, и это имело огромный резонанс в министерстве – таковы факты.

Он прервался и сделал глубокий вдох. Я наблюдал, как он встает, крутится, садится, пьет, наклоняется ко мне… отличная сцена для фильма. Один сидит неподвижно, другой все время дергается. Камера должна быть ручная, ходить за ним или рядом с ним, чтобы комната все время качалась в такт его словам.

– Мы дали деньги на проект, – теперь голос его звучит сильно, властно. – Ты пользовался нашими монтажными и нашей студией, мы обеспечили тебе свою поддержку, мы инвестировали в тебя. Ты знаешь, сколько стоит промоушен? Конечно, мне не хотелось бы, чтобы ты чувствовал себя должником, – широкая улыбка расползалась по его лицу, – но таковы правила игры. С большой буквы И.

Его кофе остыл.

– Иеремиаш, дорогой, ты человек огромного потенциала, не нужно рисковать своим будущим. Ведь твою энергию можно направить в нужное русло – в созидательное, а не разрушительно русло. Мы видели перед собой ее негативные проявления. И все же я хочу дать тебе очередной шанс. Вот мое предложение. Мы очень серьезно рассматриваем твою кандидатуру для участия в проекте «Два дня в Берлине». Очень серьезно, Иеремиаш!

«Два дня в Берлине» – это был самый главный совместный проект последних лет. Работа в этом проекте гарантировала самую большую известность и признание. Это должен был быть фильм, который, без сомнения, поедет на все возможные фестивали. Дорогущий и серьезный совместный проект европейского кинопроизводства, такая визитная карточка современной Европы, сценарий польский, очень хороший, кстати (Толстый присылал мне его читать, он сам мечтал попасть в этот проект), и идея польская. Если бы это удалось, это был бы лучший польский фильм всех времен и народов. Само собой, Толстого в проект не взяли – у них свои любимые кандидатуры имеются.

И кто-то принес сплетню, будто сам Барткович готов был прилететь на крыльях из-за океана снимать это кино и что его остановили только ранее взятые на себя обязательства.

– Так что все в твоих руках. Хотя не скрою – в связи со всей этой историей у меня возникло очень много сомнений, но и другое не буду скрывать: я уже разговаривал с паном Яном, – он театрально понизил голос и наклонился ко мне поближе, а тон у него стал как будто слегка удивленный: – И он тоже встал за тебя, несмотря на нанесенное ему оскорбление. Мое предложение таково…

Хьюстон, у нас проблема.

Будет предложение.

С ума сойти, предложение!

Я вас умоляю, можешь говорить, можешь не говорить, мне все равно.

– Да? – я тоже понизил голос.

После «Двух дней в Берлине» я стал бы королем мира. И квартиру бы оплатил в течение года. И от камеры меня никто бы не смог отодвинуть в ближайшие несколько лет. И предложения сыпались бы на меня как из рога изобилия.

Да, это было бы начало большого пути.

– Мы бы не хотели, чтобы этот инцидент ставил крест на твоем будущем. Скажи в средствах массовой информации, что был в расстроенных чувствах, устал, что это было помутнение рассудка, ну что-нибудь в этом роде, может, под влиянием алкоголя… Газетчики это любят, так что скандал даже на пользу фильму пойдет, – он улыбнулся, на этот раз даже искренне. – Ну, что ты был не в себе, не понял ситуации. Случай будет скоро – создатели «Липы», к которым ты, разумеется, тоже относишься, приглашены на «Пегас» и «Единорог», а завтра – на вечернее телевидение, в программу «Кредка и Вузетка».

О, какая прелесть.

Потому что я ведь тоже, тоже создатель «Липы».

– И там ты сможешь всю эту ситуацию разъяснить.

Я чувствовал облегчение. Марта могла бы мной гордиться. Я ни словом не возразил и даже не наблевал под стол. Я был исключительно, исключительно сдержанным. И весь мой завтрак остался у меня внутри.

– Конечно, ты можешь искать и другие ходы, но предупреждаю тебя – тебе это даром не пройдет. После этого инцидента найти работу тебе будет очень трудно, не побоюсь этого слова – невозможно. А если ты вдруг вздумаешь судиться, то сразу предупреждаю: на этом твоей карьере конец. Тогда ты точно можешь начинать убирать собачье говно. Но это будет только твое решение, Иеремиаш. Начать собирать собачье говно никогда не поздно.