Аксель Сандемусе - Былое — это сон

Он нравился мне все меньше и меньше, вполне возможно, из-за смутного ощущения его превосходства. Этот пират подчинял всех своей воле и притом при любых обстоятельствах. Он заставлял людей служить себе, не платя им ни гроша. Мне никто не служил бесплатно. Странно, что люди восхищаются тем, кто им лжет, обманывает их и дурачит. Поверь мне, когда-нибудь мы еще увидим такое же подобострастное восхищение Гитлером, как и Наполеоном, хотя оба они не сделали ничего — только спалили и разрушили наш дом.

Я боялся Бьёрна Люнда, у меня возникло предчувствие опасности, которого почти всегда полезно слушаться. Потом я понял, что вечер 25 декабря был решающий, именно в тот вечер он задумал уничтожить меня и извлечь из этого максимальную выгоду. С того дня все наши общие знакомые стали его шпионами, сами не подозревая об этом. Он выкачивал из них все, что они знали, а потом обдумывал и оценивал каждое сведение. Я не произнес ни слова, которое не врезалось бы в его цепкую память. Разумеется, он еще не знал, как одолеть меня, но исходил из того, что у каждого есть слабое место, которое надо найти. Он и не подозревал, что мое слабое место еще слабей, чем у большинства. Сперва у него был другой план, — он хотел, прибегнув к обману или шантажу, выманить у меня крупную сумму. Но то, что этому шакалу удалось в конце концов разнюхать, позволило ему проделать такое, о чем он и мечтать не смел.

Кроме старого Хартвига Люнда, его сына и внучки, тут присутствовал племянник Хартвига с женой. Садовник Люнд был совершенно иным изданием Люндов, это был самый обычный недалекий человек, которого все называли садовник Люнд или просто садовник, будто это было его имя. Жена была под стать садовнику, и оба не скрывали восторга, что им выпала честь провести вечер в обществе своего знаменитого родствен ника и богатого американца, у которого какие-то шашни с его дочерью. Трудно передать, насколько они ничего не поняли из того, что произошло в тот вечер, если, конечно, не считать внешних событий.

Мы сидели вшестером в одной комнате, но расстояние между некоторыми из нас было такое, как будто мы находились на разных планетах. Впрочем, мы собрались по случаю рождества, и никто не ждал ничего, кроме вкусного угощения и хорошего вина. По одну сторону камина лежала кошка, по другую — собака, пахло дровами и жарким. Перед ужином Йенни внесла коктейли, и это немного подняло настроение. Когда я увидел садовника Люнда, мне стало неприятно, — я вспомнил одну свою фотографию, сделанную в таком же возрасте, и это не доставило мне удовольствия. Мы с ним не были похожи, но во взгляде было что-то общее, какой-то тупой молодой блеск. Я чувствовал, что вижу частичку своей молодости, а я не хотел с ней встречаться. Мне пришлось вспомнить весь длинный, пройденный мною путь, отель в Канзас-Сити и пролитые там горькие слезы. Передо мной возникла картина, испещренная чем-то вроде звериных следов, они петляли по снегу, пересекая друг друга, это были мои собственные следы, оставленные за все годы, вплоть до 1909-го, когда я уехал, и после, уже в новой стране, где они выглядели еще более запутанными; однако их можно было проследить до того самого мгновения, когда я, будто чужой, вошел в дом своего детства, вернулся к началу и увидел садовника Люнда — призрак моей молодости. Люнд и его жена держались скованно, им не хватало той дюжины слов, которыми они привыкли обходиться. Интересно, каково им в этих оковах? Способны ли они сказать хоть что-нибудь, чего не говорили накануне?

Во время ужина и потом Бьёрн Люнд вел себя так, словно не замечал присутствия своих молодых родственников, но это никого не смущало, мы уже достаточно выпили. Настроение, несмотря ни на что, было прекрасное. Бьёрн Люнд злился на странную войну, которая не вылилась ни во что, кроме падения Польши. Он жаждал великих дел, надеялся по уши окунуться в золото, а все оказалось блефом!

— После мировой войны — вот это была война, так война! — я думал, что успею состариться до наступления новой и, подобно старой мудрой сове, смогу использовать свой опыт, приобретенный на первой войне. Но вот новая война началась и обманула все наши ожидания. Неужели немцы дураки, неужели они не учли свой прежний опыт? Я, можно сказать, приготовился сосать, а оказалось, и присосаться-то не к чему. Ну, разве не свинство!

— Хе-хе… переживешь как-нибудь, хе-хе! — заметил садовник Люнд.

Бьёрн Люнд обманулся в своих ожиданиях, — оказалось, что ему не к чему присосаться. И он оглядывался в поисках чего-нибудь нового.

Я сидел и крутил приемник, когда вдруг в дверь постучали. Я взглянул на часы, было около одиннадцати.

Йенни и Хартвиг удивленно переглянулись. В такое время, кто же это?

Я еще не раз пожалею, что принял приглашение!

Йенни пошла открывать. Я приподнялся в кресле, мне вспомнился другой вечер в этом доме, тогда здесь тоже были гости и тоже поздно, и вечер закончился убийством. Встретив удивленный взгляд Бьёрна Люнда, я снова сел, сердце у меня бешено застучало.

Мы услыхали удивленный возглас Йенни и несколько быстрых фраз. Мужской голос отвечал ей медленно и негромко.

Йенни вернулась в комнату, она была бледна:

— Что делать? Это Карл.

Но он уже стоял в дверях, щурясь от яркого света:

— Я, кажется, не вовремя?

Никто не ответил, только старый Хартвиг подвинул ему стул. Карл в смятении переводил взгляд с одного на другого.

— Я вижу, у вас гости.

Он замолчал и продолжал стоять. Йенни потянула себя за пальцы.

— Садись, — сказала она наконец.

Она хотела было представить нас, но не решилась.

Я встал. Голос мой звучал напряженно:

— Я твой брат.

Карл неуверенно взглянул на меня:

— Какой еще брат? — буркнул он.

— Да, я твой брат Юханнес. Теперь меня зовут Джон.

Мне бы помочь Карлу, но я не сказал больше ни слова. Карл не спускал с меня глаз. Потом опять оглядел всех, одного за другим. Хартвиг смотрел в пол. Садовник Люнд и его жена уставились в потолок. Они испугались, но их распирало от жгучего любопытства.

Оглядев всех, Карл снова уставился на меня:

— Так ты… ты… в Норвегии?

— Да, как видишь. А ты… тебя помиловали? Когда ты освободился?

— Вчера. В сочельник. Но я был занят. Надо было кое-что уладить. Это не я убил Антона.

Стало очень тихо. Йенни, бледная как смерть, стояла посреди комнаты.

— Вот уж не ждал встретить здесь брата, — проговорил Карл.

— Ну почему же, все-таки в этом доме прошло наше детство.

Супруги Люнд обменялись многозначительным взглядом.

— А-а… да, да, верно, — сказал Карл. — Значит, ты здесь, в Норвегии?

По голосу было слышно, что ему стало легче. Но вот его взгляд снова забегал. Что-то тут было не так, и я понимал, что чувствует Карл: во-первых, его приходу не рады, а во-вторых, он встретил здесь брата.