Юнни Халберг - Паводок

Они смотрят на меня так, словно всё уже в порядке. Не будь на мне формы, тут бы царила полная паника. Двое взрослых мужиков — и ни один, как я погляжу, ничего не предпринял, чтобы помочь старику. Мне, конечно, неохота лезть в ледяную воду, но багажник «форда» начинает погружаться, и я иду к своей машине, включаю рацию, вызываю «скорую». Но «скорых» нет, все в разгоне. Стою и думаю: может, сесть за руль и уехать? Нет, не могу. Снимаю тужурку, опять спускаюсь на берег, прохожу мимо этой четверки — в воду.

Плыву к «форду», взбираюсь на капот.

Старик в машине пытается открыть дверцу, что рядом с водительским местом. Я стучу по лобовому стеклу. Старик озирается по сторонам, явно не понимая, откуда идет звук. Стучу снова, кричу. Теперь он видит меня. На нем большие квадратные очки, лицо растерянное. В провинции полно таких типов. Глухие, подслеповатые, а то и вовсе в маразме, они на перекрестках сворачивают не в ту сторону, на железнодорожных переездах застревают или включают не ту скорость. Он щурится под очками, наклоняется к дверце, дергает ручку. И тут я вижу: все дверцы заперты изнутри, заблокированы запорными кнопками. Сызнова стучу. Он глядит на меня. Я показываю на ближайшую к нему кнопку. Старикан таращит глаза на кнопку, потом опять на меня. Не понимает, в чем дело. Внезапно слышится громкое бульканье. Торчавший из воды капот начинает погружаться. Соскользнув в воду, подплываю к водительской дверце, берусь за ручку, дергаю изо всех сил. Не выходит. Замок заблокирован, а старикан по-прежнему не понимает, в чем дело. От холода у меня сводит икры и бедро. Выпускаю ручку, плыву к берегу. Дочь старика топчется у воды.

— Почему он не выходит? — жалобным, гнусавым голосом спрашивает она.

— Дверцы заблокировал и не хочет отпирать, — отвечаю я.

— Открой дверцы! — кричит она.

Я пытаюсь размять икры и ляжки.

— Почему вы его бросили? — вопит она.

— Ноги свело. — Я изо всех сил мну мышцы, бью по ним ребром ладони.

— Вы не можете все бросить. Плывите к нему! — кричит женщина.

Багажник вынырнул, капот ушел под воду и продолжает погружаться. Перепуганная женщина мечется по берегу, требует, чтобы я плыл к машине. Толкает меня.

— Погодите минутку! — Я отчаянно стараюсь снять судорогу.

— Вы не имеете права бросить его там!

Отупевший и насквозь промерзший я опять лезу в воду, плыву. Он по-прежнему теребит дверь. Уму непостижимо! Во мне вскипает злость на слабоумного старикана — так бы и врезал ему! Приподнявшись, заглядываю внутрь — он уже по колено в воде, стучу по стеклу, ору, что надо снять блокировку, но старикан только щурит глаза под толстыми очками, недоуменно пялится на меня, теребит дверь. Я заношу локоть, чтобы выбить ветровое стекло.

И тут «форд» резко погружается.

Я теряю равновесие, опрокидываюсь на спину, барахтаюсь, вижу, что из воды торчит только задний бампер, ныряю, плыву к водительской дверце, кое-как различаю кузов, бью по стеклу. Без толку, не поддается. Выныриваю совершенно закоченевший, слышу крики на берегу. Ноги вот-вот снова сведет судорогой, и я решаю прекратить попытки. Все равно уже поздно. В такой холодной воде старик продержится разве что несколько секунд. Я по-прежнему сбоку от «форда», как вдруг ноги что-то задевают. Опускаю лицо в воду, различаю у дверцы какое-то существо и ныряю. Водительская дверца открыта, старикан почти вывалился наружу, корпус безжизненно висит в воде, ноги внутри. Хватаю его, тащу, чувствую, как ляжку сводит мучительная судорога, бултыхаю ногами, чтобы всплыть. Я слишком долго пробыл под водой, и меня одолевала слабость, но вынырнуть все же удалось. Ноги скованы судорогой. Боль жуткая, но я кое-как плыву и старика тащу с собой. Наконец нащупываю дно, ковыляю к берегу, выволакиваю старика на сушу, будто мешок, падаю на четвереньки, слышу крик его дочери:

— Он жив? Жив?

А я до того устал и выдохся, что не в силах ответить. Безуспешно пытаюсь перевести дух, мышцы ног, кажется, готовы лопнуть от жгучей боли. Пробую распрямиться, но не могу, так и стою на четвереньках, тупо глядя на тину, на какие-то слипшиеся травинки. Потом слышу мужской голос, он кричит, что старикан жив.

— В себя приходит! — восклицает кто-то из женщин.

— Глаза открыл, — сообщает мужчина.

Вообще-то нельзя этак стоять до бесконечности, на четвереньках-то, я поднимаюсь на ноги.

— «Скорую» вызвали? — спросил один из мужчин.

— Несите его в машину. Сам отвезу.

— А вы можете вести машину в таком состоянии? — недоверчиво сказал женский голос.

— Несите в машину. Быстро.

Ковыляю к автомобилю. Голова кружится, слабость, отдышаться не могу, все тело как чужое, кожа онемела и саднит. Судороги отпустили, но вести машину я не в состоянии. И все-таки сажусь за руль, опасаясь, что дело затянется, что никто из них ехать не сможет. Я-то за рулем наверняка соберусь и вряд ли буду клевать носом. Наконец принесли бедолагу. Открывают заднюю дверцу, кладут его на сиденье.

— Вот так. Приподнимите немножко. Ага, хорошо, — слышен мне чей-то голос.

Врач подал мне пакет с одеждой. Мы направились в холл. Он сказал, что я не пострадал, только отдохнуть надо бы денек-другой. Я заметил в ответ, что чувствую себя отлично, хотя на самом деле устал как собака, никак не мог совладать с одышкой, а вдобавок мучился жуткой головной болью. В холле ждал Коре Нурдагуту, начальник полиции. Он взял меня за руку и повел к лифту.

— Они внизу собрались. Хотят поговорить с тобой, — сказал он.

— Кто?

— Журналисты.

— С какой стати мне говорить с журналистами?

— Ты же герой дня, Санн. Тут новости мигом расходятся.

Лифт открыл двери. В кабине Коре сообщил врачу, что в управлении отнюдь не много таких добросовестных и дельных полицейских, как я.

— Санну все нипочем. Если он что задумал, ни в жизнь не отступит.

Врач сказал, что мне нужен отдых. Просто чудо, что я сумел доехать до города.

«Санну все нипочем». Уму непостижимо, а ведь этот самый Коре два месяца назад вызвал меня к себе в кабинет и любезно предложил сесть. Обычно, если что было не так, Коре горячился, стучал кулаком по столу, ругался. По натуре он не злой, но решительный и всегда действует сразу, без промедления. Потому я и относился к нему с симпатией. Однако в то утро, когда выяснилось, что мне дали больничный, он держался приветливо и предупредительно и говорил со мной, как взрослый с ребенком. Вспомнить страшно, как он все время ходил вокруг да около, стараясь любой ценой увильнуть от проблемы, которая состояла в том, что я начал вести себя странно и непредсказуемо, а потому нуждался в отдыхе. По дороге к лифту, под эскортом врача и Коре, я прямо воочию увидел, как он тогда встал, ободряюще улыбнулся, дружески похлопал меня по плечу, после чего посоветовал не вешать форму в шкаф, а отдать в чистку. И еще добавил: «Не забудь, оставь ключи Нимуену. Временно, разумеется. Ну, удачи тебе». Разрыв с женой я так и не преодолел. Но теперь все это было забыто. Мне, вишь, все нипочем. Лифт доставил нас на первый этаж, в кафе. Я пожал врачу руку, поблагодарил за помощь и спросил у Коре, на машине он или его подвезти, но тут у меня закружилась голова и я невольно схватился за спинку стула. Постоял так несколько секунд, дожидаясь, пока все вернется на свои места, потер глаза.