Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

На каждой остановке на двоих сошедших пассажиров приходится пятеро садящихся. «Неужели в этот вагон может втиснуться еще кто-то?» — думают люди в пролетах между станциями. Однако втискиваются — и помногу. Тут есть некая непостижимая для меня тайна. Я только знаю, что это чудо сотворяется по мановению руки уважаемого министра путей сообщения.

Ночь захватила нас за Сивасом. Люди в коридоре спали съежившись, подтянув колени к животам. Спина к спине. Кое-где прямо друг на друге. Как братья. То-то удивятся утром, когда проснутся. А возможно, и нет. Привыкли уже. Всю свою жизнь анатолийцы проводят в такой вот давке.

От всех исходит дружеское тепло. Они объединены общей судьбой. Невольно задумываешься над тем, что сливает их в одно целое.

Вот крепко спит парень, положив голову на ноги бородатого старика. У парня тонкое длинное лицо. По его бледности можно предположить, что он с берегов Черного моря. Старик, вероятно, эрзрумец или горец. Не сын и не отец, а нечто большее.

Мне удалось найти место для своего тяжелого чемодана и сесть на него — одна из самых редких удач в моей жизни. Хотите верьте, хотите нет, но это так. Этот успех сильно укрепил мою уверенность в себе.

Сидя на чемодане, я оглядывал окружающих. Завидное, не правда ли, положение?

Кое-кто из спящих бредил, кое-кто беспокойно ворочался с боку на бок, кое-кто ходил, наступая на своих соседей.

Среди спящих особенно хорош был один. Этот положил голову на порог туалета. На ногах у него были длинные, до колен, вязаные сивасские чулки, украшенные весенними цветами. Кругом горе, толкотня, грязь, а я любуюсь этими замечательными чулками. Да будут благословенны связавшие их руки!

Человек в чулках время от времени пытался вытянуть ноги и постанывал.

За Эрзинджаном стало холодно. Окна вагона разрисовал своими узорами иней.

Рядом со мной, в объятиях женщины, закутавшей лицо покрывалом, лежал ребенок лет четырех-пяти. Бедняжка был весь красный и, с тех пор как сел на поезд, не переставал дрожать.

Тут же, неподалеку, развалился усатый мужчина в рваных саржевых шароварах и таком же плаще. Он что-то бормотал сквозь стиснутые зубы. Внезапно пробудился, поглядел на дрожащего ребенка, встал и, с трудом выбирая место, куда поставить ногу, приблизился к женщине.

— Сестра!

Женщина подняла голову.

— Что с ним? Озяб?

Женщина молча понурилась.

— Издрожался весь. Как ему помочь?

Мужчина поглядывал налево и направо, потирал руки и повторял:

— Как ему помочь? Мы все мерзнем. Не вагон, а какой-то ледник. Чем тут поможешь?

Мужчина, нагнувшись, поднимает ребенка, начинает его растирать.

Ребенок бьется, как птица, в его огромных ручищах. В детских глазах — вопрос: «Что он делает, этот человек?» Но не плачет. Только озадаченно таращит глазенки. И не переставая дрожит.

— Горячего чайку. Дать бы ему горячего чайку, сразу бы дрожь прекратилась, — говорит кто-то.

— А где его возьмешь, чайку-то?

— Надо перенести его в первый или второй класс, — предлагает другой. — Там просто жарища.

Советов много, но у всех есть свои слабые стороны.

В конце концов усач стаскивает с себя плащ, хорошенько укутывает ребенка и возвращает его матери. А сам жмется в углу.

Ребенок смотрит вокруг широко раскрытыми глазами, похожий на мокрую, со встопорщенным оперением птицу. Наконец дрожь унимается.

— Спасибо тебе, брат, — говорит женщина.

— Ничего-ничего, сестра.

Я заговорил с этим мужчиной. Зовут его Терджанлы Халиль. Он возвращается домой из Измира, куда ездил на заработки.

Я недоумеваю. Неужели в этом вагоне нет калорифера? А если он есть, то почему не действует?

Кто-то сказал, что в других вагонах жарища. А здесь какая-то камера пыток. На очередной остановке я схожу и иду в первый и второй класс.

Оказывается, там и впрямь жарища.

Стамбул. Идет луфарь. Бухта Золотой Рог забита рыбацкими лодками. Кажется, что, переходя из одной в другую, можно от Каракёя добраться до Эминеню.

Обычно тут бывает темно, как в пещере. Кажется, будто ты один в целом свете. Но сейчас Золотой Рог украшен тысячами огней. Тысячи огней, словно звезды небесные, горят в воде бухты. Для бедноты из районов Касымпаша и Джибали это настоящий праздник. У всех женщин и детей в руках связки луфари.

— Да здравствует луфарь! — кричит известный всем рыботорговец Ибрагим. — Во все наши дома пришла радость. Будь же благословенна, луфарь!

Сытые после долгого воздержания бродяги с хмельным блеском в глазах подхватывают:

— Да здравствует луфарь!

Да здравствует луфарь! Будь благословенна, луфарь! Ты принесла радость в дома бедняков!

Все лица сияют. Все только и говорят что о луфари. Того и гляди, запоют о ней песню.

Общая радость заражает и меня. Никогда в жизни я не держал удочки в руках, никогда не насаживал приманку на крючок. Но тут и я не удержался, отправился на рыбную ловлю. Всю ночь напролет удил, дрожа от холода. Вы, может быть, возразите: «Какие могут быть холода весной?» А вот и бывают. Влажный, промозглый воздух Золотого Рога ледяной струей обдает тело.

Для начала я поехал на каракёйскую пристань, хотел взять напрокат лодку. Однако, какую цену я ни предлагал, никто не откликался на мое предложение.

— Не теряй времени, не ищи лодку, аби [52] Аби ( букв.: старший брат) — почтительное обращение. ,— сказали мне. — Все ловят луфарь.

Он оказался прав — я так и не смог найти лодку.

С Золотого Рога вместе с потоками света доносились голоса рыбаков.

Пришлось мне наблюдать за происходящим с моста.

У моста скопилось множество моторок и шлюпок. Все они были набиты рыбаками.

Десять часов. К пристани подплыла лодка бакалейщика. Идет оживленная купля-продажа. Я прошу бакалейщика взять меня к себе в лодку. Сулю любые деньги. Он не соглашается.

Меня подзывает к себе черноусый рыбак, слышавший мой разговор с бакалейщиком:

— Иди ко мне, друг. Будем ловить вместе.

Он подплывает к пристани, и я прыгаю в его лодку.

— Меня зовут Ферхад Чалышкан [53] Чалышкан — букв.: трудолюбивый. ,— говорит он. И знакомит со своим товарищем: — А это Али.

Ферхад рыбачит уже пятнадцать лет. Он и Али каждый раз, закинув удочку, вытаскивают рыбу.

— С тех пор как стоит Стамбул, еще ни разу не было такого поклева, — говорит в соседней лодке старик с хлопковой бородой. — Море просто кишит рыбой. Даже дна не видно.

— Эй, луфарь, луфарь, — смеются рядом. — Тебе надо сменить имя. Рыба ты дорогая, для богачей, а теперь все тебя едят. Еще бы: обычно ты идешь по цене триста пятьдесят — четыреста курушей за кило, а теперь тебя отдают за восемьдесят. Дешевка!

Слышится крик:

— У кого есть серебро? У кого есть серебро?