Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Смысл этого вопроса: не продает ли кто-нибудь рыбу?

Рыба продается «серебрянщикам» по цене 18–20 курушей за штуку.

Лодки стоят борт к борту. Чуть пошевелишь веслом — и непременно зацепишь чужую удочку. Тогда начнется перебранка. А то и потасовка. Двое подравшихся свалились в воду. Их вылавливают. Смеются все: и спасители, и спасенные.

Иногда веселье вдруг затихает, шутки и смех прекращаются. Это означает, что количество рыбы уменьшается.

— Аби, — говорит Ферхад, — рыба как ливень. Налетит — и уйдет.

К двенадцати часам Ферхад успевает загрузить всю лодку. От него рыба переходит к «серебрянщику» Ибрагиму. Я приглашен в его лодку и принимаю приглашение. Мы забрасываем удочки все втроем. Но у меня каждый раз рыба соскальзывает с крючка. Что поделаешь, на все надобно умение. Впрочем, я отнюдь не огорчен, даже рад. Живи, рыба!

Никто из рыбаков не говорит, на какой глубине идет рыба. После двух-трех проверок Ибрагим делится с нами:

— Забрасывайте на глубину в восемнадцать — двадцать саженей.

Я пользуюсь этим советом.

Рыбаки поглядывают то на меня, то на Ибрагима. Говорят:

— Зачем его учишь?

— Им это не нравится, — объясняет Ибрагим. — Если все будут ловить рыбу, кому же тогда они будут ее продавать?

Что ж, это понятно.

К утру рыба уходит. Удочки часами неподвижно ожидают добычи. Но клев кончился. Где ты, серебристая луфарь? Где ты, недавняя общая радость?

У меня, как и у всех, падает настроение. Взойдя на мост, мы с Ибрагимом угощаемся салепом [54] Салеп — горячий напиток, настоянный на ятрышнике. . Я весь пропах рыбой.

Утром возвращаюсь домой.

Недавно в салоне французского консульства проходила выставка картин и рисунков Ибрагима Балабана из деревни Сеч, что близ Бурсы. Выставка пользовалась большим успехом. Ее посетили множество людей — школьники, хамалы, крестьяне, торговцы, художники, поэты, богачи. Такой давки не было ни на одной выставке. На всех полотнах и рисунках Балабана — печальные, измученные, отрешившиеся от мира бледные люди. Когда долго смотришь на их лица, чувствуешь, как тобой овладевает горькое уныние. Но стоит отойти чуть подальше, и что-то вдруг меняется. Вспыхивает луч надежды. Густой мрак как будто рассеивается. В этом-то и заключается сила Балабана. Он ясно выражает свой замысел. Откуда у него такое великолепное мастерство? Анатолийцы очень любят цвет. Достаточно только поглядеть на их вышивки, чулки, килимы, кружева, чтобы понять это. Любовь к цвету у них в крови.

— Я многому научился у великих западных мастеров, — говорит Балабан. — Но женщины из наших деревень не уступают им в умении пользоваться цветом.

Многим обязан он и песне. Да-да, песне. Ничто не способно рассказать, например, о равнине с такой выразительностью, как песня. Картины Балабана я уподобляю песням. Как и у песен, у них реальная основа. И те и другие рассказывают о действительных событиях, я бы даже рискнул сказать — фактах. Каждая картина, каждый рисунок Балабана — своего рода рассказ. В цвете и свете. И кусок жизни. На одной картине изображены роды. Эта картина показывает всю нищету нашей деревни. Впоследствии я узнал, что жена Балабана умерла во время родов. Есть среди картин портрет невестки Ибрагима. Есть изображение жатвы. Невыносимая жара пала на мир. Крестьяне все в поту. Женщины, дети, собаки. Осот. Все это прекрасно изображает Балабан, знающий свое дело. По силе изображения работающих людей картина «Жатва» не имеет себе равных во всей нашей живописи, во всей литературе. С великолепным цветоощущением, свойственным анатолийцам, он отобразил в этой картине именно анатолийскуюжару, анатолийскуюжатву, анатолийскихлюдей, анатолийскиерастения и насекомых.

Час-другой я побродил по выставке, затем мы с Балабаном уселись в уголке. Переглянулись. Мне вдруг вспомнилось мое детство, как я, вместе с другими ребятишками, рисовал на песке. Не оттуда ли и искусство Балабана?

Очнулся я, услышав голос Ибрагима:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — машинально отозвался я.

— Выставка открылась два дня тому назад, — начал он.

— Не надо про это, — перебил я его. — Лучше расскажите, как пристрастились к рисованию. Начните с детства.

— Все спрашивают только об этом.

— И все же расскажите.

— Моя мать вышивала узоры на пяльцах. Мне это очень нравилось. По вечерам я садился напротив нее, следил за каждым ее движением. Забросил игры. Потом стал умолять мать, чтобы она дала мне попробовать. Мать боялась, что я все испорчу, но в конце концов все-таки разрешила. У меня получилось так хорошо, что мать просто поразилась. Семи лет отец послал меня в школу. Однажды учитель дал нам задание нарисовать пасущегося ишака. Никто в классе не сумел этого сделать. Увидев мой рисунок, учитель похвалил меня: «Молодец» — и показал его всем. С тех пор я только и делал, что рисовал. Окончив трехлетку, я, как и все, пошел работать в поле. Но все время не выпускал из рук тетрадки: что ни увижу — птицу, волка, облако, дерево, лошадь, ишака, пахаря, моющуюся женщину, — сразу же начинаю рисовать. Девятнадцати лет попал в тюрьму. Было мне очень одиноко и тяжко. И там я продолжал рисовать. Прочитал книгу о рисовании. Стал работать масляными красками. Потом начал прирабатывать, рисуя портреты заключенных. Десять лет просидел — и все время занимался рисованием. Недавно прошел воинскую службу. Это моя первая выставка. Меня очень радует проявленный к ней интерес. За один день продано более полутора десятка картин.

— Какие у вас замыслы?

— После этой выставки начну работать над большими полотнами. Прежде я изображал по преимуществу деревенскую жизнь. Теперь мне хочется писать города, людские толпы на улицах, базары. Разумеется, я буду продолжать работу и над деревенской тематикой.

— Балабан! Что говорят о ваших картинах и рисунках крестьяне? Грех, мол, это и все такое?..

— Правду сказать, и мать, и все наши односельчане сначала ворчали. Потом попривыкли. Теперь, окончив картину, я вешаю ее в нашей деревенской кофейне. Выслушиваю все мнения. Выставка, которую вы сейчас видели, прошла сперва в нашей деревне. Заметили вышивку с изображением невестки? Ее делали я, мать и наша невестка. Раньше мать и близко не подходила к моим картинам, но она оказала мне большую помощь в работе над «Невесткой». Если б не она, я трудился бы долгие годы. Теперь всем нравятся мои работы.

— Спасибо. До свидания.

— Всего доброго.

Да будут неутомимы твои руки, Ибрагим Балабан из деревни Сеч, что близ Бурсы!