Александр Новгородцев - Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

Ну и конечно семейство кумушек. В нём насчитывается около 10 разных видов. Это отряды: лежебоких болтушек, всёедящих толстушек, изморяневылазящих, непробудноспящих и мозговыносящих, наподобие тех кумушек с Ростова, про которых я уже упоминал.

Большая их часть прибывала из посёлков городского типа, которые ещё не успели электрифицировать и даже снабдить сканвордами. Поэтому им многое было в новинку.

Некоторые, глядя с лежаков снизу вверх, никак не могли понять, что загорелый парень, сложённый как молодой греческий бог, спрыгнувший с мраморного постамента, от них хочет.

— Валь, глянь, что за диво такое?

— Сама не разберу, Никифоровна. Тебе что, милок? Мы ведь по-твоему не бачим, не разумеем.

— Да, ты нам жестами покажи, — и одна из кумушек начинала крутить перед собой толстыми сарделичными пальцами, демонстрируя, как именно надо жестикулировать.

— Да вы что, бабоньки, я же свой — русский.

— Смотрикась. Не унимается. Всё лопочет что-то, Валь. Может кушать хочет? На вот, милок, яблоко погрызи.

— Да, спасибо, сами скушаете. Пойдёмте на зарядочку сходим, разомнёмся, жирок посгоняем.

— Смотри ка, как речь ихняя басурманская на нашу похожа.

— Да, а что говорит, Валь?

— Приглашает куда-то.

— Аа, с этим надо поосторожнее. Он наверное из этих, как там их… айфоний.

— Не, айфоний это мой внучок купил. В Москву уехал, Петенька наш, на минаджора учится. Я говорит, бабушка, минаджором буду. А этот — альфонсий, про них передача была телевизионная, с Андрюшенькой, дай ему бог здоровья, Малаховым. Втираются, говорят, в доверие к видным женщинам постарше и пенсию выманивают.

— Вот какой же, зараза. Пенсию у бабулек хочет выманить. А так и не скажешь. Вроде порядочный человек, разве что полуголый.

— Во-во. Эти альфонсии так и действуют, в передаче показывали. Оголяются, и ну давай к почтенным видным женщинам приставать.

— Ну вы даёте, какой альфонсий? Русский я, так вас по путям растак. Из Архангельска. Работаю здесь.

— Смотрикась Никифоровна, альфонсий по-нашему научился ругаться. Прям как твой дед после рюмашки.

— А заливает то как. Говорит русский он. А? Вы посмотрите, люди добрые! Тьфу ты, чёрт смуглый.

— Он, Валь, наверное доллар хочет. За доллар то он и американцем назовётся.

— Не давай ему, Никифоровна, денег. Вот так они пенсию и вымогают, окаянные. А ну иди отсюда, басурманин.

Заслышав шум, ко мне обычно подходил Рома.

— А, Йога-жога, оставь этих ядрён-матрён. Я с утра на них час, ёксель-моксель, угрохал. Дурные какие-то, мозг меньше, чем у попугаев, медузьи потроха.

Йога-жога — это было моё официальное пляжное прозвище, данное мне Романом, когда он впервые увидел, как я, с его точки зрения, издеваюсь над бедными женщинами. Обычно он прибавлял: «А Йога-жога идёт. Эй, Йога-жога, опять женщин в узлы вязать будешь, два дня потом не распутать, лаваш мне в печень. Эй, Йога-жога, научи меня позе полуглобуса или что у вас там ещё есть, ёксель-моксель».

— Смотрикась, Никифоровна, а этот, второй-то бандит, как бранится. Ну вылитый твой, Иваныч, когда на опохмел просит.

— А ну уходите, ироды проклетущие. Нет у нас денег, — опять давай жестикулировать одна из бабенций.

— Тьфу ты, полоумные, пахлава мне в мозг, — подтверждал своё мнение Рома и я невольно с ним соглашался.

Позже я натыкался на них возле барной стойки, где разыгрывалось целое представление к вящему удовольствию публики, на свою радость оказавшуюся поблизости.

— Слышь, милок, кваску налей, — обращалась одна из бабулек в забавном чепчике, поверх химических рыжих кудрей, украшенном вышитыми цветами.

Ахмет разводил руками, перечисляя ассортиментов напитков:

— Кола, фанта, севен-ап, вада — давай, можна.

— Что лопочет, Валь, не пойму. Квасок у вас есть?

— Квас. Понимаешь, нет? Из хлеба. Хле-ба, — по слогам произносила чепчиковое чудо, как будто от этого Ахмету становилось понятнее.

— Понимаешь, — повторял он послушно, — Хлеба бурда капут. Хлеба ин ресторан. Бурда — кола, фанта, вада — хочишь, тавай. Карашо?

— Не, Валюш, не понимает. Ну, а компотик есть? Ком-по-тик, — дальше в ход шла плодово-ягодная пантомима. Пальцами изображалась развесистая клюква, горсть смородины, демонстрировалось уже частично покусанное яблоко из сумки.

Бармен разводил руками.

— Йок. Сок нету. Сок ин ресторан, — и в третий раз перечислял ассортимент имеющегося в баре.

— Вот ведь ирод, мучит тётку. Хоть умирай от жажды. Что совсем ничего нет, милок? Ну посмотри, может есть квасок. Или простокваша может. Про-сто-ква-ша из молока. Молоко то я не люблю, а вот простоквашки можно.

— Йок. Водка можна. Джин-тоник давай, харошо? — решался сменить тактику отчаявшийся Ахмет.

— Валюш, водку проклятущий налить хочет. Споить — свести бабушек в могилу.

Остальные туристы уже вовсю веселились, давая советы Ахмету налить им ракию, выдав за березовый сок.

— Алекс, Алекс, бурда. Tell them, please, no juice here, — звал на выручку бармен.

— Здесь сока нет, — подходил я к матрёнам со спины, не подозревая, что это те самые кумушки с пляжа, — только газировка и вода. Может водички?

— Никифоровна глянь, опять альфонсий. Преследует нас, окаянный.

— А я тебе говорила, не бери доллары с собой. Альфонсии деньги по запаху определяют. А ещё в передаче сказывали, что и изнасиловать могут, а потом уже деньги выманить.

Мда, уже и в насильники бабулек меня определили. Совсем Алекс, опустился.

— О, внучек, внучек, подь сюды, помоги видным бабушкам, — кумушки завидели Марио, важно декламирующего на ходу: «У Лукоморья весь зелёный сидит и водку пьёт учёный, пойдёт направо что-то просит, налево — тоже не молчит».

«Ну привет, своих не признают, а тут внучка нашли».

— Что бабушки, гуляем? — обнял их Марио за дубовые талии, по-цыгански лихо ухмыляясь золотым зубом.

— Внучек, нам бы кваску.

— Э, Алекс. Кваску — что это?

— Внучок, ты с альфонсием не общайся. Он нас изнасиловать хочет и выманить доллары.

— Алекс, твоя с бабушкой джага-джага? — Марио захохотал, как козлёночек.

— Квас — это пиво с водой смешать и полпальца водки добавить, — на английском сказал я.

Гнусно, конечно, но бабушки утомили с навешиванием ярлыка «альфонсия» и захотелось им насолить sponte sua sina lege (по собственному побуждению).

Солнце припекало, желание утолить жажду настоящим турецким квасом кумушек посещало часто, и уже до обеда у нас было два новых амендатора, как они себя называли. Валя и Никифоровна. Бабулек на солнце развезло, они жгли, и многие отдыхающие пополнили видеохранилища на телефонах отпадными клипами. На видео было как бабушки, напевая частушки, катались с аквагорок в компании с Марио, в неприемлемых для почтенного возраста позах и неподобающих таким видных женщинам. Дикий полёт на парашютах вместе с сумками, из которой вывалилось в море и на береговую линию пара припрятанных килограмм столовых яблок. Количество посетителей у Яши, кальянных дел мастера, резко подскочило, когда туда заявились две пьяные бабульки, отведать, что это за диво дымное. На аквааэробике эти две бегемотопотамши, продолжая распевать частушки, мощными движениями объёмных тел оттеснили к бортикам других занимающихся, отчего на тех выпала двойная нагрузка: выполнять упражнения и преодолевать концентрические волновые круги, распространяемые бабушками в неадеквате. Жест, который я иногда используя для смеха, «снять лифчик и помахать в воздухе», расшалившиеся бабушки восприняли всерьёз. Женщины хохотали, детям срочно закрыли глаза, многие мужчины тут же проделали эту манипуляцию сами себе, чтобы память об увиденном не помешала им продолжать полноценную половую жизнь. Но кое-кто с заторможенной от алкоголя реакцией замешкался и после предъявлял мне претензии за такую шутку, которая может нарушить первую, вторую и все последующие брачные ночи. Да я и сам, несмотря на опыт работы медбратом, видавший анатомию и в более неприглядном обличье, еле удержался на бортике. К обеду бабоньки угомонились, уснув за тарелками с чечевичными похлёбками. Причём та, что в кокетливом чепчике, храпела, опустив руку в миску с тёплой жижей, вместо ложки.