Александр Новгородцев - Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

— Я водил? Да ты что? Да я с девушками-то и разговаривать толком не умею, не то что куда-то вести. Бывает, увижу девушку, ну и давай краснеть да смущаться. Лицом как свекла становлюсь, уши так и рдеют, а глаза. глаза будто чем-то невидимым к башмакам прикручены. Вся деревня потешаться сбегается, а свиньи, на то и свиньи, валяются рядком в лужах, да знай похрюкивают в насмешку. В иные времена, наши-то девки румян достать не могут, так давай меня смущать и так и эдак, да смущение себе на румяна по коробочкам распихивать. А потом ещё с соседними деревнями на бусы меняются да на украшения разные. А староста то наш, злодей, тот вообще про меня поговорки выдумал: «Из-за красного с лица, засмущали молодца», «Весна красна цветами, а Саша наш щеками».

— А как же я? — лукаво спросила Она.

— А что ты… Постой… ты — девушка? — воскликнул в притворном ужасе и неподвижно застыл, уставившись в район своих больших пальцев на ногах.

— Нет, я мужик, — смешно, как сказочный медвежонок, охочий до мёда, пробасила Она, подёргала меня за руку. Я молчал, не поднимая головы, ощутил пальчики на ланитах. — А вот и не верю, щёки-то не горячие. Врушка.

Мы прошли метров 300, как сзади донёсся низкий, утробный рёв.

— Это что? — испуганно вздрогнула краса Михайловна.

— Кто-то таможенную декларацию не заполнил, — не придал я значения. Мало ли кто гуляет по ночам.

Мы, преодолев недолгую дорогу с дюн, спустились на берег. Я продолжал испытывать неловкость, от своей промашки. Скоро Она заметит, что я к ней ни разу по имени не обратился, и что тогда. Acta est fabula. Как я Ей в глаза посмотрю, горе-кавалер, блин.

Ночное море сняло мои заботы. Мы разместились на дальнем лежаке. Она прижалась ко мне спиной, чуть дрожа. Я крепко обнял Её, согревая после купания. Скрещенные ладони сначала лежали на влажном, упругом животике, затем невольно начали подниматься выше. Характер дрожжи изменил ритм на предвкушающий трепетное наслаждение…

Но тут я услышал шум, похожий на звон столовых приборов. Три или четыре фигуры, бряцая, размахивая руками и громко о чём-то споря, вышагивали по пляжу, что-то высматривая. Ещё немного и они бы наткнулись на нас. «Гарсоны», — пришло мне в голову. Вёл их тот самый, памятный мне по первому рабочему дню человек-мишень. Он не забыл креативный дартс, и периодически норовил мне насолить. Но видя его рвение, я был начеку, и он не единожды становился претендентом на купание в бассейне при моих вечерних посиделках в фанты с гостями. Сейчас ему представился реальный шанс восстановить сложившуюся несправедливость и покончить с обидчиком. По-моему, у него с собой даже была мотыга. Подумать только, увести на свидание объект возжелания всего отельного персонала. Удивительно только, что негодующая турецкая армия была представлена немногочисленным подразделением. Видно собрал самых отпетых, способных закопать аниматора из ревности.

Так, какие шансы? Их всё-таки четверо, но и это не так страшно, даже не взирая на мотыгу. О том, что лежак можно превратить в оружие поубойнее, я не сомневался. Проблема заключалась в том, что Спартак уже начал своё восстание, и минуты две мне бы понадобилось, чтобы вернуть себе дееспособное тело. Но и это свершилось бы при условии устранения физиологической доминанты, которую в данный момент обуславливало прикосновение горячего женского тела к моему — это раз. И мощные потоки импульсов идущих через мои пальцы, после того как с бретельками было покончено, и они — пальцы обхватывали ладонной поверхностью безупречные по форме живые сферические образования, очень чуткие к прикосновению такого рода, словно специально созданные для этого матушкой природой — это два. Даже Мюнхаузен, если бы ему повезло, вернее не повезло, оказаться на моём месте, был бы вынужден признать, что его теория ложности безвыходных положений не учитывает все факторы и с ней можно поспорить.

В дело вмешался невероятный промысел божий, на который только и приходилось уповать. Кто-то явно не хотел, чтобы я принял этой ночью песочные ванны с головы до ног на турецком берегу. Этот кто-то, посланник небес, а может и нижних мировых сфер, в виде тени, вылез из под лежака, произнеся:

— Я же говорил — рискуешь приятель, — и направился к отряду мстителей.

Я успел заметить в сумерках плавки в зелёный горошек. Огорошенные во всех смыслах мы сидели молча, продолжая изображать скульптурную композицию «вернулся муж из командировки».

Фигуры официантов оживились при приближении чужака. Не знаю, что за диалог у них произошёл, но часть работников, отправилась обратно. А мотыжный силуэт вместе с силуэтом нежданного спасителя удалился дальше по берегу. Куда они ушли, и что произошло, остаётся только догадываться. Несколько дней человека мишени в отеле не было видно, но затем он продолжил работать, только ещё неделю ходил в раскоряку и его взгляды были более полны злобой по отношению к моей персоне, чем ранее.

Момент нашей зарождавшейся близости оказался подпорчен, настроение упущено. Расхожее мнение, свидетельствующее об увеличении плотского желания после пережитой опасности, в этот раз не сработало как исключение. Я изучил поверхность песка под лежаком, служившим странным пристанищем человека в горошко-рассыпанных плавках. Но ничего, чтобы отличалось от сотен подобных ему мест на пляже, не обнаружил.

Кто это был, как долго там находился и зачем — это те вопросы, которые de facto остались без ответа. Иногда, мне кажется, что я сам всё это выдумал, и ничего такого не было. Может я просто оказался не состоятелен как мужчина в то свидание, и мозг воссоздал этот мистический спектакль, чтобы позорный провал не будоражил в будущем ненужными ассоциациями разум. Но приобретённая недельная раскоряка человека-мишени свидетельствовала об обратном.

Я даже приводил Машу на него посмотреть, и она подтвердила, что его походка не совсем естественна, как будто он пытался выполнить позу из йоги «сядунаколасана».

Михайловну, после того свидания, оставившего таки память о неземных поцелуях, я больше не видел. Наверное, это были последние деньки её отпуска.

«И что теперь осталось в мире, одно отчество, только отчество. Михайловна, Михайловна, Михайловна … Михайловна», — пытался я безуспешно переложить новые слова на старую мушкетёрскую песню, но получалось не так как в печали пела моя душа, сожалея о скоропостижности встречи с ангелом в женском обличье.

Прошла пара дней, и светлый лик красы Михайловны тоже стал тускнеть и, поддёрнувшись дымкой, расползаться на тающие лоскутки. И снова ночной пляж манил меня, звал соколиной песней, горяча кровь.

Иногда, совершая ночной променад, приходилось пересекаться по пути следования с фотографом, работающим в отеле. Отельных работников зума и вспышки было несколько. Заведовал ими, похожий на раввина с фарисейской алчной глупостью, пожилой седовласый турок. Их рабочий пост, располагался на улице возле радио-кабины. Там же был стенд, на который фотографы крепили либо компроматы с вечерних шоу, либо фоторепортажи с дневных мероприятий, либо портретные съёмки.