Эрика Косачевская - Ночь Патриарха

Патриарх давно понял, что владение собственностью — это власть, и постепенно он стал полновластным хозяином страны, в которой вся собственность стала принадлежать государству, а по существу ему — Патриарху, «хозяину» этого государства.

Такой системы мир еще не знал. В древнем Риме, кроме правителей, существовали крупные собственники — патриции, в Европе в средние века — всадники, вассалы, на востоке — всякие там шахи, баи, которые были относительно самостоятельны в пределах своих собственных владений. Существовали более мелкие собственники — владельцы замков, имений, усадеб, торговых лавок, домов, а позже банков, ссудных касс, страховых обществ. Но такой абсолютной системы, когда никто из жителей не обладал вообще никакой собственностью, и государство, единственное, владело всем богатством страны — землёй, её недрами, заводами и фабриками, электростанциями, магазинами, жилыми домами, рынками, даже газетными киосками и мелкими продуктовыми лавчонками, — таких примеров в обозримом историческом периоде, насколько Патриарх знает, не было.

А государство в лице вождя распоряжалось этой собственностью, как считало нужным, поощряя угодных ему поданных квартирами, дачами, продовольственными пайками, санаторными путёвками и прочими житейскими благами. Но партийная номенклатура всегда должна была помнить: она получает эти блага из рук власти до тех пор, пока верно служит её вождю.

Он всегда верил в свою звезду, в предсказание старой ассирийки, которая, когда Сосо был ещё младенцем, забрела к ним в хибару. За тарелку лобио и кусок лаваша мать попросила её посмотреть надрывающегося в плаче от пупочной грыжи своего мальчика. Ассирийка поколдовала руками над его вздувшимся животиком, вправила грыжу, и ребёнок перестал плакать. Мать захотела узнать будущее Сосо. Колдунья посмотрела на шестипалую левую ножку со сросшимися пальчиками, простёрла руки над его головкой, что-то пошептала и сказала: «Твой сын отмечен печатью дьявола, он будет очень жестоким царём, проживёт долго и умрёт оттого, что его отравят собственные подданные».

Мать не поверила в этот вздор и прогнала старуху. Потом в семье предсказание ассирийки вспоминалось только как забавный анекдот. А Сосо, еще с детства уверовавший в слова старой колдуньи, когда ему было особенно худо, вспоминал о своём великом предназначении, И тогда он находил в себе новые силы для борьбы, и на душе у него становилось легче.

Много позже, когда Патриарх был на вершине власти, он сказал как-то матери: «Вот, а ты не поверила в предсказание той ассирийки». Помолчав, мать ответила: «Лучше бы ты стал священником». У них всегда были довольно прохладные отношения, но вождь, помня о культивируемом в Грузии почтительном отношении к матерям, не хотел портить, как стали говорить позже, свой «имидж» в глазах грузинской общественности — регулярно писал письма, поздравлял Кето со всеми праздниками.

Он поселил мать в Тбилиси во дворце бывшего русского наместника Скобелева, присылал большие деньги на её содержание, приставил хороших врачей. Но упрямая Кето заняла только небольшую комнатку во флигеле. После этого вождь обиделся на мать навсегда и даже не поехал в Тбилиси на её похороны.

Тем более, что он вообще боялся Грузии и за всё время своего владычества был на родине всего два раза только в начале своего правления — он знал грузинский народный характер, знал, что такое «кровная месть» и просто боялся, что в Грузии никакая охрана его не убережёт.

Патриарх был начитанным человеком в области истории. Он сравнивал себя с такими Римскими императорами, как Цезарь, Калигула, Нерон, с любимыми им русскими царями-реформаторами — Иваном Грозным и Петром Первым и его настораживало, что почти все они тайно или явно были отправлены на тот свет своими соратниками. И, несмотря на кажущуюся полноту власти, он каждый раз подозрительно искал в своём окружении тех, кто мог бы покуситься на его жизнь.

В первые годы своего правления он долго взвешивал результаты принимаемых мер, прежде чем отважиться на какие-то действия, осторожничал, колебался, советовался со специалистами. Но со временем под развращающим влиянием абсолютной власти, окруженный беззастенчивыми льстецами, Патриарх сам уверовал в свою исключительную гениальность и уже принимал решения, не считаясь с мнением специалистов. А когда он уже принял решение, ничто не могло его остановить.

Патриарх ненавидел НЭП, справедливо считая, что частная собственность — это всегда угроза власти диктатора. И поэтому, как только, благодаря НЭП’у, страна восстала из руин ленинского «военного коммунизма» и укрепился червонец, вождь начал наступление на собственника. Он уничтожал его разными способами: установлением непомерно высоких налогов, бесконечными контрольными проверками, просто репрессиями и экспроприациями. В итоге власть добивалась того, что частные предприятия становились государственной собственностью, и НЭП постепенно сошёл на нет.

Его предупреждали, в том числе и Дзержинский, что ликвидация НЭПа приведет к развалу экономики, которая только чуть-чуть стала поднимать голову после обрушившего её ленинского «военного коммунизма». Патриарх нашёл сторонников, считавших, как и он, что в социалистическом государстве, нет места ни для частной собственности, ни для рыночных отношений. А для того, чтобы экономика заработала лучше, нужно усовершенствовать контроль, усилить на неё административное воздействие, повысить качество руководства и требовательность к исполнителям.

Он и его сторонники никак не могли придумать, что делать с сельским хозяйством. Крестьян, получивших ещё в 1917 году в собственность землю, систематически грабили продразвёрстками, другими поборами. Но с объявлением НЭП’а земледелие воспрянуло. Однако хлеб, сдаваемый государству в рамках введенного продналога, не покрывал потребностей страны. Деревня задыхалась от избытка зерна, а городские жители голодали. Ни у государства, ни у рабочих не было средств, чтобы этот хлеб у крестьян купить. А собственникам земли — крестьянам не было никакого смысла его продавать, поскольку на деньги ничего нельзя было приобрести: промышленность практически ничего не производила, полки магазинов были пусты. Это был замкнутый круг.

Россия исторически всегда была земледельческой страной с преобладающим сельским населением, а деревня в конце двадцатых годов была мощнейшим сектором, который не вписывался в социалистическую государственную систему с национализированными промышленностью и недвижимостью. Крестьяне — мелкие собственники, составлявшие тогда около 80% населения, стали постоянной угрозой власти. Как-то надо было выходить из тупика.