Эрика Косачевская - Ночь Патриарха

В Хабаровске в шесть лет я прославилась. В то время шла война в Испании и мы все принимали горячее участие в судьбе испанских детей. Я уже два года собирала деньги на велосипед и под влиянием какого-то импульса решила отдать собранные деньги в пользу испанских детей. Клянусь, что это была моя собственная мысль без всякой подсказки взрослых. Но папа за неё ухватился и позвонил в редакцию газеты «Тихоокеанская звезда» узнать, куда можно сдать деньги. Газета придала развитие моей инициативе.

Смутно помню, как мы в редакции газеты на каком-то столе пересчитывали мои сбережения — где-то около пятнадцати рублей.

А на следующий день вышел номер «Тихоокеанской звезды» с заметкой и моей фотографией, где я в связанном мамой полосатом берете сижу за столом, на котором стопками и россыпью лежат мои деньги. После этого номера газеты идея получила дальнейшее развитие, и дети Дальнего востока стали передавать по примеру Эры Косачевской, свои сбережения в фонд испанских детей. Мама купила несколько экземпляров газеты и разослала вырезку с заметкой и моей фотографией родственникам в Москву и Харьков.

Моя инициатива была, как сейчас говорят, «раскручена» и получила название «Движение Эры Косачевской». Меня узнавали на улице, подходили к нам в столовой, где мы с папой и мамой обыкновенно обедали.

Сейчас уже не помню, сколько эта кампания длилась. Но, наверное, в архивах газеты «Тихоокеанская звезда» до сих пор где-то лежит заметка с моей фотографией. Я много раз думала написать туда или позвонить, но так и не собралась это сделать.

В Хабаровске я научилась читать. До этого я знала все буквы, умела соединять их в слоги, но прочитать слово полностью не могла. Некоторые люди не умеют преодолеть этот барьер до конца дней. Я даже вычитала, что это особая болезнь мозга и называется она «деслексией». Ею страдают многие люди, в частности, знаменитый актёр Том Круз и бывший президент США Джордж Буш. Несмотря на то, что они оба так и не научились читать, это не помешало им в жизни стать успешными людьми.

Но у меня, слава Богу, этой болезни не было, и я в шесть лет стала довольно бойко читать. С тех пор любовь к чтению стала моей самой большой страстью в жизни, я прибегала к чтению, как к спасению от стресса в критические жизненные моменты. В частности, когда я потеряла первого ребёнка, то читала выкупленный незадолго до этого пятый том подписки на Собрание сочинений Куприна. С тех пор я ни разу не перечитывала «Яму», которая у меня ассоциировалась с пережитыми в то время трагическими переживаниями.

Наступил роковой 1937 год, который искорежил судьбы многих представителей интеллигенции страны, в том числе и моего отца.

Умница мама сделала так, что я много лет не знала, что мой отец арестован: когда за ним пришли, я была в гостях у какой-то подружки из нашего двора. А когда я вернулась домой, то мама даже успела навести в комнатах порядок после обыска. Мне сказали, что папе пришлось неожиданно уехать в командировку.

Мама знала, что обыкновенно вслед за мужьями часто арестовывали жен, а детей отправляли «на перевоспитание» в специальные детские дома, и она не хотела этой участи для меня. Поэтому, пока не был вынесен приговор, мама быстро переправила меня с какими-то знакомыми в Москву к папиным сёстрам.

Началось лето, и мы вместе с семьями тёти Саны и тёти Яси переехали на дачу в подмосковную Ухтомскую, где недалеко от станции сняли полдома с застеклённой террасой. Самой близкой моей подружкой стала дочь Раисы Михайловны — Таня, которая только что окончила школу и поступала в медицинский институт. Недалеко от дачи располагался довольно чистый пруд с песчаными берегами. Таня очень любила воду, хорошо плавала и научила плавать меня. Мы брали с собой небольшую наволочку, мочили её в воде и резким движением встряхивали так, чтобы она наполнилась воздухом. После этого низ наволочки нужно было туго закрутить, а затем перевязать взятой с собой верёвочкой. И плавательное устройство — готово!

Я плавала на мелководье, одной рукой держась за наволочку и загребая другой рукой. К концу лета я уже настолько уверенно стала держаться на воде, что плавала без всякой наволочки.

На всю жизнь я полюбила воду, и самым большим наслаждением для меня стало купание в море. Но я очень долго боялась глубины, и если понимала, что мои ноги не достанут до дна, то впадала в панику. Этот психологический порог мне удалось преодолеть только в 16 лет, когда мы жили в Сибири и я после девятого класса поехала в качестве вожатой в пионерский лагерь. Недалеко от нас протекала речка Протва — не очень широкая, но довольно быстрая. Двое вожатых, зная, что я боюсь глубины, уговорили меня поплыть вместе с ними на другой берег реки с условием, что они будут плыть со мной рядом с двух сторон. Мы поплыли таким образом туда и обратно, и с тех пор я перестала бояться плавать на глубине.

И позже, в после школьные времена, когда мы собирались компаниями на пляже реки Кан, на которой стоял наш город Канск, я участвовала в заплывах на другой берег. Кан, истоки которого находятся в Саянских горах, необыкновенно быстрая река. Для того, чтобы попасть на то место на берегу, где мы располагались, необходимо было пройти вверх по течению реки метров 300–400. Особенно сильно нас несло на стремнине.

Я настолько стала уверенно держаться на воде, что позже, когда уже жила в Москве, одна переплывала туда и обратно Химкинское водохранилище.

По возвращении в Харьков мама устроилась на работу, а я поступила в школу. Не смотря на то, что, как я узнала позже, папа находился в заключении, от него регулярно приходили письма. А на моё десятилетие он даже умудрился прислать мне подарок — альбом в очень красиво расшитом шёлком переплёте и вышитой надписью: «Эрусе от папы». На первой странице был написан сочиненный папой «акростих», в котором отдельные строчки составляли по вертикали мои имя и фамилию «Эра Косачевская».

Этот альбом мама умудрилась вывезти в эвакуацию из Харькова в Челябинск, после этого он переехал с нами в Канск, пережил пожар дома, где мы жили, и переезд в другой дом. Альбом был вывезен моими родителями при их переезде из Сибири в Подмосковье, а затем привезен мною в эмиграцию в Германию.

И вот он лежит передо мной — памятник моего детства и ранней юности и в то же время искренний и чистый памятник эпохи, в которой Господь определил нам жить. Здесь и мои первые наивные и неумелые стихи, мои рисунки, в том числе и выполненный в карандаше портрет «любимого друга детей, великого вождя всех народов, дорогого товарища Сталина». Здесь — стихи друзей моего школьного детства, примитивные, неприхотливые, а также задушевные песни времён войны. Как хорошо, что мои родители сумели уберечь мой альбом от агрессивного действия времени. Когда-нибудь я подарю этот альбом моей внучке.