Эрика Косачевская - Ночь Патриарха

В доме были две комнаты — угловая квадратная гостиная в два окна на улицу и одно окно во двор, а за ней узкая спальня с одним окошком в торце.

Двор образовывал замкнутое каре, в глубине которого стоял презентабельный трёхэтажный особняк с просторным балконом над центральным входом. Дом «под завязку» был набит жильцами. В комнате с балконом на втором этаже проживала многодетная семья, «милые мальчики» которой развлекались тем, что писали на головы людей, входящих в дом. После скандалов, поднимаемых пострадавшими, мальчишки угомонялись. Но спустя какое-то время всё начиналось сначала. Видно для этих деток писание на головы прохожим было способом жизненного самоутверждения.

После того, как наша домработница Поля вышла замуж за соседа, мама договорилась со своими дядей и тётей, что я после школы буду приходить к ним, обедать, делать уроки. А ко времени возвращения её с работы, приходить домой. Иногда, когда вечер у мамы был чем-то занят, я оставалась у дяди Яши и тёти Цили ночевать. У нас в доме кровати и диваны имели современные матрацы, и только у тёти Цили на кроватях лежали высокие, необыкновенно мягкие пуховые перины, а укрывались спящие — тёплыми пуховыми одеялами.

Когда в 1938 году посадили дядю Йосю, тётя Люба стала тоже подкидывать Эллу своим дяде и тёте. Они никогда не имели своих детей и к нам, своим двоюродным внукам, относились, как к родным. Поскольку у меня никогда не было ни бабушки, ни дедушки, а мне очень хотелось их иметь, я стала маминых дядю и тётю звать «дедушкой» и «бабушкой», а вслед за мной их стала так звать и Элла.

Я только потом, став взрослой, сумела по достоинству оценить этих людей. В доме мы никогда не были свидетелями ссор или просто повышения голоса. Старики относились друг к другу очень предупредительно. Дядя Яша по прежнему работал — кроил материю на столе в большой комнате или строчил на стоявшей в углу швейной ножной машинке. Тётя Циля занималась хозяйством. Когда у дяди шла примерка, в проходную комнату не разрешалось входить. И мы с Эллой, как правило, сидели в спальне, а тётя Циля у себя в кухне тихо занималась хозяйством.

Раз в неделю тётя Циля ездила трамваем на Благовещенский базар и покупала там провизию. В магазинах в то время не было в продаже ни мяса, ни рыбы, ни колбасных изделий, и тётя Циля всё это покупала на базаре у своих проверенных продавцов. В доме никогда мы не слышали разговоров о том «кошерная» или нет пища. Да мы с Эллой в то время даже не знали этого слова. Но сейчас я припоминаю, что в доме дяди и тёти никогда не было свинины. Тётя Циля, как всякая еврейская женщина, была приучена к тому, что нужно экономить. Она часто покупала на базаре целиком очень дешёвые бараньи головы и готовил из них и супы, и жаркое, и холодцы. Иногда покупались куры, из лап, крылышек и шей которых тоже делали холодец. У них в доме, кстати, как и у мамы с тётей Любой, мы с Эллой никогда не слышали разговоров об антисемитизме, или вообще об еврействе.

Но я помню, что в большой комнате на подоконнике окна во двор стояла коробочка, в которую всю неделю складывались пятнадцатикопеечные монетки. Рано утром в пятницу тётя раскладывала их на наружном подоконник этого же окна. У тёти был свой круг нищих, которые заходили во двор и брали эти монетки. При этом, насколько я помню, нищие очень часто были по виду совсем нееврейского происхождения.

Конец стариков был трагическим. Уже после войны мы узнали, что тётю с дядей сумели пристроить с собой в эшелон их друзья — супруги Мациевские. Но по дороге на вокзал тётя Циля упала и сильно расшибла ногу. Она категорически отказалась ехать в эвакуацию, и они с дядей от вокзала вернулись домой. Немцы, как и всех, не уехавших из города евреев, расстреляли их во рву за Харьковским тракторным заводом.

После окончания войны в мой первый же приезд в Харьков, я пошла посмотреть, что сталось с домиком стариков. От него сохранился только фундамент. Жильцы примыкавшего к нему соседнего дома сделали на этом месте террасу, пробили в стене дверь и поставили по краю металлическое ограждение. Я пришла туда под вечер, когда уже спала жара. Новые хозяева сидели вокруг стола под большим солнцезащитным зонтом и распивали там чай.

Раз уж зашла речь о родственниках отца, то следует рассказать о его сёстрах.

Старшая сестра Раиса Михайловна, по-домашнему тётя Яся, голубоглазая блондинка, унаследовала красоту матери. Она была устремлённой честолюбивой девушкой, мечтала о высшем образовании. В Каховке, где она жила с отцом и мачехой, не было классической гимназии для девочек, и тётя Яся переехала жить в Мариуполь к дяде Тиме, брату покойной матери.

О дяде Тимофее следует сказать отдельно — он был огромного роста, могучего телосложения. Когда в Мариуполь приезжал на гастроли знаменитый Поддубный, то, выступая в цирке, он вызывал желающих из публики бороться с ним. По семейной легенде дядя Тима, не только боролся с Поддубным, но даже якобы выиграл у него.

У дяди Тимы не было своих детей, и они с женой привязались к тёте Ясе, как к дочери. Окончив в Мариуполе с Золотой медалью классическую гимназию, тётя Яся уехала в Харьков и поступила там на Бестужевские курсы, дающие возможность получения в России высшего образования женщинам, которых тогда не принимали в университеты. В то время это был очень мужественный поступок. Но обучение было платным, а денег для этого не хватило, так как дядя Тима умер. Поэтому тётя Яся, чтобы собрать денег, на время оставила курсы и поступила гувернанткой к пятилетнему сыну знаменитого харьковского фабриканта-кондитера Жоржа Бормана. По её рассказам, мальчик был психически неполноценным. Думаю, что быть гувернанткой у такого ребёнка — нелёгкая служба.

На лето всё семейство Жоржа Бормана уехало в Кисловодск, взяв с собой и гувернантку. Там в Кисловодске тётя Яся познакомилась со своим будущим мужем Александром Ивановичем Цинцинатором, известным московским адвокатом старше её почти на 15 лет. Они влюбились друг в друга. Я запомнила фотографию, где тётя в амазонке и шляпе с огромными полями вместе с женихом сняты в Кисловодске верхом на великолепных лошадях. Выглядела тётя необыкновенно красивой.

В семье существовала легенда, что якобы, когда тётя Яся со своим вторым мужем, будучи в Париже, проходили по улице Риволи, им навстречу из фотоателье выскочил его хозяин и стал умолять тётю сфотографироваться. Тётя отказывалась, и тогда хозяин ателье посреди тротуара с простёртыми вверх руками бросился перед ней на колени. Пришлось согласиться. После этого огромный портрет моей красавицы-тёти долго висел в витрине фотоателье.

После возвращения из Кисловодска, тётя Яся оставила службу гувернантки и вернулась на Бестужевские курсы. Александр Иванович ждал её. Через полтора года после знакомства, когда она получила диплом врача, тётя оставила Харьков и уехала в Москву. Они поженились и стали жить в квартире Александра Ивановича в Старо-Конюшенном переулке. В 1918 году у молодых супругов родился сын Игорь.