Хуан Мадрид - Считанные дни, или Диалоги обреченных

Парень объяснил:

— Абделькадер дает прикурить Лорену. Охаживает его ногами по ребрам, голове и филейным частям без разбору. Дело идет к тому, что он его таки прикончит. — Он обратился к девушке за подтверждением своей правоты: — Как ты думаешь?

Та снова ограничилась кивком головы, не переставая улыбаться и не отрывая ото рта ладони. Антонио глотнул пива. Почему-то оно казалось холоднее, чем раньше, когда он пил его в баре. И как только его угораздило не прихватить с собой камеру — могли бы получиться чудесные снимки. Но слишком болела голова и слишком сильно бил озноб, чтобы сосредоточиться на этой мысли.

— Абделькадер уже несколько дней грозится убить Лорена. Мне рассказывали… — Парень стоял лицом к толпе, и Антонио успел хорошенько рассмотреть его косицу. Девушка смотрела туда же.

— Грандиозно! — проговорила она наконец.

Оба, как по команде, повернулись к Антонио и принялись его разглядывать. Вероятно, они ждали от него продолжения разговора, а может, и нет, поскольку каждый думал о своем.

Антонио скосил глаза в сторону бара и увидел Розу. Она постояла на пороге, растирая натруженные руки, а потом скрылась за дверью.

Голоса и крики то стихали, то нарастали вновь. Насытившись зрелищем, публика постепенно покидала место происшествия и возвращалась к своей выпивке, но на смену прибывали новые зрители, присоединяясь к поредевшему кольцу вокруг дерущихся.

Антонио померещилось, будто он узнал одного тощего типа с высокой нескладной фигурой, державшего за руку какую-то женщину. Тот напоминал ему известного фотографа, с которым ему приходилось иногда сталкиваться по работе, но полной уверенности не было.

Парочка зевак продолжала стоять на том же месте, где их оставил Антонио. Парень и девчонка, не шелохнувшись, уставились куда-то вдаль, словно не сознавая, где находятся и каким ветром их сюда занесло.

Угарте растер донышком бутылки две таблетки ноготила и три аспирина. Антонио запил порошок пивом. Угарте заверил его в том, что ему сразу полегчает, поскольку такая смесь действует без осечки. Рот наполнился соленой слюной с медным привкусом, сначала появилось ощущение, будто глазницы смыкают железные тиски, однако уже через несколько секунд головная боль стала утихать.

Угарте сидел, набычившись, и мрачно смотрел по сторонам. Он искал глазами Барбару и не находил. Наверняка она ушла в другой бар. Меж тем люди потихоньку расходились, растворяясь в мареве сизого сигаретного дыма и потных испарений человеческих тел.

Кто-то споткнулся и упал. Пьяная парочка истерично хохотала, заглушая грохот музыки. Наверное, это были «Принсепс», а может, и другая рок-группа. Разве угадаешь в таком тарараме?

Патлатый парень или девчонка — сзади сразу не сообразишь — рассказывал какую-то путаную историю, произошедшую непонятно с кем и непонятно где.

— …жаль, ты не видел, как мы понеслись против движения на скорости эдак километров сто восемьдесят, не меньше. Жмем, значит, на полную катушку, а навстречу мелькают деревья и рожи в машинах. Видел бы ты рожи этих вонючек — от страха только рты пораскрывали. Вцепились в баранку мертвой хваткой, крутят направо, налево и сигналят. Вот это был кайф, кореш! Прямо скачки с препятствиями. Таким макаром гнали мы не меньше получаса, и ни одного полицейского патруля на дороге, представляешь? К тому же у меня в кармане брюк — двадцать пять кусков. Не поверишь, целых двадцать пять кусков, которые отвалил нам этот субъект, двадцать пять — мне, да еще двадцать пять — Чеме. Не перевелись еще лохи с бабками на белом свете. Подходит, значит, к нам, встревает в разговор и интересуется, а не слабо ли нам прокатиться по Кастельяне против движения? Сбрендить можно! А Чема ему: у него, мол, не задержится, но сначала пусть гонит бабки. А тот в ответ: сколько? Ну, я сдуру ума и ляпнул: двадцать пять кусков, а он: вот они, бери. Маху дал, представляешь? Попроси я тридцать или все пятьдесят, он бы их выложил, как миленький, не задумываясь. Мужик прямо лопался от бабок, видать, легко достаются! А с ним шикарная гачи, девица из этих… сам понимаешь. Все хихикала. Ладно. Значит, мы с Чемой влезли в тачки и дунули против движения до площади Кастилия, клянусь матерью! Прокатились с ветерком, доложу я вам. А потом рванули в бар «О, Мадрид» забрать Альваро, но его там не оказалось.

— Черт подери! Жаль, что меня не было с вами, — посетовал один из слушателей.

— Показали класс, ничего не скажешь! — сказал другой.

Угарте сидел за стойкой.

— …хороши все-таки японские машины. Самые лучшие, из тех, что теперь производят, хотя сделаны с американских. Итальянские тоже неплохи… да, сеньоры, очень неплохи. — Он покрутил головой и поскреб ногтями о стойку бара. — Чего бы мне хотелось больше всего на свете — так это стать гонщиком на машинах двести пятьдесят. Я тебе уже говорил, Антонио?

— Похоже, говорил.

Из уборной вышли две тоненькие девушки с разноцветными прядями волос.

Живот у Антонио вспух от пива, но чувствовал он себя вполне сносно. Мир снова наполнился реальными вещами и звуками.

Он подумал: надо бы угостить Угарте, поскольку тот наотрез отказался взять деньги за таблетки.

— У нас в деревне была корова, — начал Угарте.

— Хочешь пива? — перебил его Антонио.

Он сделал знак Розе, покачав в воздухе полупустой бутылкой и подняв вверх два пальца правой руки. Но вдруг покачнулся и облокотился о стойку.

— …ее звали Бланка. Красивая корова, очень красивая, и, сдается, она ко мне сильно привязалась, можно сказать, полюбила меня. Я с матерью каждое утро ходил ее доить, как сейчас помню. Было так тихо, спокойно и вкусно пахло парным молоком. Мать садилась и дергала за сосцы, а я гладил Бланку; она все время на меня смотрела, просто глаз не отрывала. Я любил ходить в хлев затемно, перед самым рассветом, а потом смотреть на восход солнца. — Угарте придвинулся к Антонио и до боли сжал ему руку, дыша в лицо кислым перегаром. — А петухи уже горланили вовсю, понимаешь? Я часто вспоминаю то время, когда мы с матерью ходили доить корову, потом она умерла… и я…

Худой парень с жирными волосами, по виду студент, прижался к стене и двигался в такт музыки. Девчонки с разноцветными прядями — те, что вышли из туалета, — стали напротив и начали перед ним дергаться, широко размахивая руками.

«Наверное, приятели», — подумал Антонио. Они единственные в баре танцевали — каждый сам по себе, отдавшись на волю музыке.

Угарте бубнил свое и все скреб ногтем о стойку. Его невидящий, потерянный взгляд блуждал где-то очень далеко. Из рассказа Антонио так и не понял, кто же умер на самом деле: корова или мать? И отметил про себя: надо бы потом уточнить, но тут же забыл об этом, скосив глаза на две бутылки пива, которые принесла Роза.