Владислав Николаев - Своя ноша

До последних слов все более или менее походило на правду, но, чтобы Татьяна могла разреветься, да еще перед чужим человеком, в это уж я никак не мог поверить.

— Так-таки и разрыдалась? — повеселев, спросил я и снова отхлебнул из рюмки — от беспокойного напряжения, с каким слушал, в горле пересохло.

— Ну да! В три ручья лились слезы! — восхищенно воскликнул Крапивин и одобрительно кивнул. — А вы молодцом! Поначалу испугался: пропадать добру! Но ничего — расходится!

— История слишком занятная.

— А что я вам говорил! На такой истории можно имя сделать. Сам бы писал — причастен. Себя защищать всегда труднее, чем других.

— Чужими руками намерены драться?

Крапивин подозрительно глянул на меня, но тут же весело рассмеялся:

— А вам палец в рот не клади. Хитрец вы! Хитрец!.. Слезы, значит, заинтересовали? Были слезы! Не я один видел. И начальник геологического управления Русанов видел. В то время он здесь находился. Он-то и помог мне послать Красовскую на Шамансук вторично. Вторично, — подчеркнул Крапивин. — И только в этот раз поиски увенчались успехом… Вот и спрашивается, кто в таком случае первооткрыватель?

— Вы себя считаете первооткрывателем?

— Не только себя, но и Русанова. Без его настойчивости Красовская второй раз на Шамансук ни за что бы не пошла. Начальника Шамансукской экспедиции Приходько опять же. Еще трех-четырех геологов, работающих теперь на месторождении. Ну и Красовскую. А она все под себя подгребла!

— Зачем ей нужно это было?

— Для диссертации, — не задумываясь, ответил Крапивин.

— В ином случае, выходит, она бы ее не защитила?

— Не утверждаю. Возможно, и защитила бы. Но так вернее и скорее. В глазах ученых уже самое открытие, сделанное ею в одиночку, — целая диссертация. Детально изучать месторождение уже не обязательно — хватит и малости. Кстати, реферат не блещет ни глубиной мысли, ни редкими знаниями. Совсем не блещет. Скороспелая работа. При других обстоятельствах диссертацию и к защите могли не допустить. А теперь пошла, да еще, наверное, на ура… А честолюбие? А жажда славы? Что это такое, надеюсь, вам, журналисту, не надо объяснять? Все верно рассчитано: чем больше соавторов, тем меньше славы. Их больше в десять раз, значит, в десять раз меньше этой сладкой отравы. Ничтожная капелька — не полакомишься. Понимаете?

— Мда-а, — неопределенно промычал я. В голове шумело, сам не знаю от чего — от коньяка или тягостного разговора. Крапивин снова наполнил рюмки.

— Ну, заинтересовало дело?

— Забористое.

— Сенсационная статья получится. Пальчики оближешь! Выпьем-ка за нее.

— Получится ли еще?

— У вас получится. Верю. Крепко пишете.

— Передайте-ка, пожалуйста, документы.

Крапивин протянул скоросшиватель. Отодвинув рюмку, я положил его перед собой на скатерть и стал перелистывать тщательно скрепленные страницы. В глаза бросился знакомый почерк. Татьянин! Письмо на имя Русанова. Выходит, она в курсе. Господи! Да что же это такое? Когда она его написала? Почему я о нем не знаю? Почему не знаю, что вокруг открытия завязалась такая возня? Почему вообще ничего не знаю? И как письмо попало сюда? Ага, наверху приписка: «Разберись, Женя». Кто такой Женя? Да Крапивин же! — наконец догадался я. Значит, он для Русанова — просто Женя.

Все это было очень подозрительно. Меня затрясла тревога — за Татьяну, за себя, за Маринку, за прекрасный июль, грозовые ночи — за всю свою жизнь, словно она должна была вот-вот рухнуть, как рухнул в один миг перед домом тополь.

Что хоть она пишет? Неужели признается?

«17 мая на имя ученого секретаря горного института от геолога Е. Г. Крапивина поступили «замечания» на мой автореферат. Копию этих замечаний высылаю вам и считаю нужным напомнить обстоятельства открытия Шамансукского месторождения, и если геолог Крапивин их «забыл», то прошу напомнить ему. Дело было совсем не так, как пишет в своих «замечаниях» Крапивин…»

Ага, Татьяна наступает! Я приободрился. Дальше читал письмо урывками, выхватывая из него лишь те фразы, которые спорили с Крапивиным.

«В Уган я приехала в начале июня и могла бы сразу приступить к работе, и студенты из моего отряда уже находились на месте. Но Крапивин заявил: поисковый отряд к их службе не относится и снабжать его он ничем не намерен, не даст даже листа бумаги. Я должна была выехать в город».

Да-да! — вспомнил я. В город она приезжала. Вечером мы еще в ресторан ходили.

«О Шамансуке Крапивин совершенно ничего не знал».

«Откомандировать меня на Шамансук, как пишет Крапивин в своих замечаниях, он не мог, да еще со всем отрядом. Он даже не знал, что я туда ушла».

«Я проверяла заявку профессора Баженова».

«И если месторождение было открыто в сентябре, то совсем не из-за настойчивости геологического управления, а только благодаря самоотверженности и энтузиазму студентов: они работали не считаясь ни с чем».

«Так его! Так!» — радовался я каждому Татьяниному выпаду, будто сам пластался врукопашную с Крапивиным.

— Может, она в самом деле проверяла не вашу, а баженовскую заявку? — оторвавшись от бумаг, спросил я.

— Чушь! — вскочив со стула, замахал руками Крапивин. — Нет никакой баженовской заявки! Я все его работы просмотрел, даже те, какие существуют на правах рукописи, — ни слова о Шамансуке. Да и что он мог о нем знать, если заезжал в наши места всего дня на два или на три. На консультацию вызывали.

— Выходит, она сама измыслила его заявку?

— Истинно так! Упоминание о Баженове — ход конем! Кто против такого имени попрет? Сам он возражать против приписываемых ему заслуг не будет. Не из боязни ущемить свой престиж. Нет. Просто он покровительствует этой девчонке.

— Вы уже собираете сплетни, — резко оборвал я хозяина.

— О, молодой человек! Жизни не знаете! В наше время…

— Старая песенка…

— Ладно, ладно, — задабривая, согласился Крапивин. — Изучайте.

Я снова уткнулся в бумаги… А вот и копия ответа Крапивина на Татьянино письмо:

«На мои замечания Т. С. Красовская ответила письмом на имя начальника геологического управления Б. Ф. Русанова. Если раньше в автореферате диссертации она просто не сочла нужным упомянуть о геологах рудника как об авторах заявки и о представителях геологического управления — организаторах проверки этой заявки, то в письме Красовская пошла еще дальше. Она категорически заявила: месторождение открыто без всякой посторонней помощи, в район Шамансука для поисков руд она вышла, мол, по собственной инициативе… Заявление о «собственной инициативе» не выдерживает никакой критики. Красовская в Уганске работала под руководством начальника геологической службы рудника. Без его разрешения она не могла не только выйти за пределы Уганска, но и заниматься поисками близ самого поселка».