Владислав Николаев - Своя ноша

— Спасибо на добром слове.

— В свою избушку целишь?

— Проведаю, может.

— Проведай, но толку не будет. Лафа отошла. Ты успел взять свое и вовремя убрался Подумываю, не последовать ли твоему примеру. Только не могу решить, куда податься: дальше ли на Север, домой ли — в Одессу-маму.

Жора-из-Одессы работал начальником отдаленного лесоучастка. Как он им руководил, трудно было представить, ибо Валера постоянно его встречал либо в поселке, либо на охотничьей тропе, куда тот нередко выкатывал на лесовозном тягаче.

— В Свердловске останавливался? — спросил Жора-из-Одессы.

— Ночевал у брата.

— Случаем не знаешь, почем там вяленая рыба идет?

— Твое счастье: знаю. Перед поездом заскочил на рынок, чтобы луку взять с собой. Гляжу, девка у ворот сушеными карасиками торгует. К дарам природы я неравнодушен, поэтому сразу же полюбопытствовал насчет цены. Двадцать копеек за штуку! А карасик с палец величиною. Десяти граммов в нем нету.

— Так, так! Сколько, интересно, могут дать за вяленую рыбину граммов в триста?

— Что ж это за рыбина такая?

— Положим, сиг или хариус.

— Тройку-то, поди, дадут.

— Да ну?!

— Впрочем, бог его знает. Не торговал.

— А вот собираюсь съездить с рыбкой в Свердловск. Не подскажешь ли, где там можно остановиться?

— Валяй к моему брату. Квартира двухкомнатная, в центре города. Как-никак — кандидат наук, доцент. Он да жена — не стеснишь.

— Коммунальная квартира не подходит. Надо частный домик со двором, чтобы машину можно было загнать. На грузовике планирую поход. Дожидаюсь, когда морозом дороги схватит. Так вот, нет ли у тебя таких родственников, чтобы с домом и двором?

— Таких нет.

— Тогда и разговаривать нам с тобой не о чем. Будь здоров!

Почти враз они сошли с кучи и по чавкающей грязи побрели в разные стороны.

«Ну и хват! — с уважительной завистью подумал Валера. — Грузовиками вяленую рыбу на торжище возит. Вот это размах! Я по сравнению с ним щи лаптем хлебаю. Ежели близ моей избушки нет соболей, значит, тоже он выхлестал. Некому боле. Только врет он про это. Сам, поди, туда метит, к избушке. Охотник охотнику никогда правду не скажет».

В сумерки Валера выбрался в противоположный конец поселка и толкнулся в калитку последнего дома. Чуть не сбив с ног, на его грудь прянула огромная лохматая собака. Не успел он по-настоящему испугаться, как она облизала его горячим языком с головы до пят.

— Кобра! — обрадовался Валера. — Ах ты, моя милая! Не забыла хозяина?

Ласково отстранив восторженно повизгивающую собаку, Валера подобрал подле поленницы дров острую щепку и, соскоблив грязь с сапог, прошел в избу.

В полутемной прихожей у горящей плиты в распущенной исподней рубахе сидел на табуретке небольшого роста мужичок с всклоченной бородкой. С полным равнодушием глянув на Валеру, он поднял с пола березовое полено и забросил его на крупные алые угли в печку.

— А вот и я! — с недоумением оповестил гость. — Здорово, Никола! Ты чо такой чумной? Встрече не рад али с похмелья маешься? Оформил отпуск?

— Не, — лениво покачал головой хозяин.

— Вот так новость! — Белесые Валерины брови от удивления полезли на лоб. — Что за штучки-дрючки такие? Я же тебе русским языком сообщал: двадцатого октября прикачу, а в ночь на двадцать первое отправляемся в тайгу. Какое сегодня число?

— Ну, двадцатое. Только это не имеет никакого значения, потому что на охоту я нынче не собираюсь.

— Час от часу не легче! Да от тебя ли я это слышу, Никола? Что случилось?

— А то, что время впустую тратить не хочу, — передернув плечами, будто стряхнув с себя вялость, побойчее отвечал Никола. — Нету ведь в нашей тайге больше соболей. Нету! Всех под гребенку вычистили. И не мудрено. С пол-лета бить начинают. Совсем сдурел народ! Но соболь — понятно: шкурка манит. А вот на кислую ягоду клюкву чего накинулись? По нашим болотам ее тьма тьмущая! Носить не переносить! Возить не перевозить! Каждому хватит. Но вот какая-то дура баба переполошилась: мол, не достанется ей, когда выспеет ягода, и побежала рвать зеленую. Глядя на нее, ринулись на болото и другие бабы и до сроку в зеленом виде изничтожили всю клюкву. Не столько домой перетаскали, сколько истоптали: зелену-то на зеленой моховой подушке не враз и заметишь. Ну а соболь, на свою беду, и вовсе с ума посводил людишек.

Выговорившись, Никола поднялся с табуретки и щелкнул выключателем. Несвежая исподняя рубаха висела на нем ниже колен — как бабья ночная сорочка. А в тайге за этим коротышкой не всякий угонится.

— Чего окоченел у порога? Разболокайся да проходи. Чайник поставлю, — грубовато пригласил Никола.

И пока он наливал в чайник из кадушки воды, Валера сбросил рюкзак, повесил на крючок фуфайку, стянул сапоги и в толстых шерстяных носках прошел к печке.

— Ты уж, Валерий Васильевич, извини, что заранее не черкнул о своем настрое, — водружая на плиту чайник, проговорил Никола.

— Не стоит извиняться: все равно бы приехал. Хотел навсегда завязать с охотой, да только одну муку принял. Вспомнишь запах сгоревшего пороха — руки-ноги дрожат, как у запойного перед рюмкой водки. Едва дождался осени. Так что теперь пути назад мне нету. Один путь — только вперед. Что ж, отправлюсь в одиночку. Не впервой. А к тебе небольшая просьбица будет. Сбегай в магазин, покуда не закрыли, купи что-нибудь в дорогу. Самому, наверно, не стоит показываться на людях.

— Не беспокойся, я уже все для тебя припас: хлеб, сахар, чай, сгущенка, полтора десятка банок тушенки.

— Ну спасибо. Всегда знал: на тебя можно положиться. Кроме тушенки, забираю все. Уважать себя перестану, ежели отправлюсь на охоту с готовым мясом. Ружье целое?

— А чо с ним сделается? Как получил письмо, сразу смазку снял с него, протер… Двести патронов зарядил. Хватит, поди?

— За глаза.

С молодой прытью, которую десять минут назад трудно было от него ожидать, путаясь в длинной рубахе, заметался Никола по избе, стаскивая на середину прихожей Валерино снаряжение, и, когда все оно — и ружье, и патронташ, и продукты — оказалось в одной куче, решительно махнул рукой:

— Раззадорил ты меня, Васильич. Положен мне трехдневный отгул. Завтра с утра возьму его и прибегу к тебе в избушку. Если хочешь, подожди.

— Не могу. Душа дрожит от нетерпения.

— Понимаю. Беги. В избушке я тебя настигну. Уговор будет такой: ежели за эти три дня добуду хотя бы одного соболя — весь отпуск с тобой, ежели нет — не обессудь, на иное его употреблю.

После полуночи, соснув несколько часов на хозяйском пуховике, вышел Валера из дома. С избяного тепла его тотчас пробрало насквозь колючим холодом, даже зубы заклацали. Ни единой звездочки не светило. Брел наугад по схватившейся корочкой вчерашней грязи. Корочка не держала, с хрустом проламывалась под сапогами, а вот ошалевшая от радости Кобра летала по ней, как мотылек по воздуху: то там, то тут слышалось во тьме ее жаркое дыхание. По такой дороге Валера быстро согрелся и на твердую тропинку в лесу вышел весь мокрый от пота.