Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Мало, — сказал Боби.

Капитан дал еще две.

— По правде говоря, и этого мало, но уж так и быть! — смилостивился Боби и протянул письмо, которое написал накануне вечером, запечатав четырьмя прожженными дырками.

От неожиданности, от изумления Капитана шатнуло. Ему казалось, земля уходит у него из-под ног. От письма исходил аромат лаванды, одеколона. У Капитана аж закружилась голова от этих запахов, сразу воскресивших в памяти один из публичных домов, где точно так же пахли белые простыни.

Снова и снова целовал он записку, вдыхая тонкий аромат. Перед ним возник стройный стан Красотки Фатьмы. Он видел ее в толпе других женщин, когда после обеда их выводили на прогулку. Значит, она послала ему эту записку? Сама написала ее белой, нежной рукой? Дрожь ожгла его, словно он коснулся ее пальцев своей огромной мозолистой ладонью.

— Прочти. И дай ответ, — сказал Боби.

— Ответ? Она ждет?

— Ясно, ждет.

Капитан несколько раз подряд перечитал записку и никак не мог прийти в себя.

— Значит, ты сказал ей, что на воле я был капитаном?

— Сказал.

— Сказал, что я не по Босфору плавал?

— Сказал, конечно! Все рассказал.

— И за что попал сюда, тоже рассказал?

— Ох, Капитан, рехнуться от тебя можно! Говорят тебе, все рассказал. Пиши ответ.

Вручив Скале деньги, Капитан наказал ему купить в лавке конверт покрасивее и почтовой бумаги с цветочками. Выкурив полпачки сигарет, выхлестав вместе с Боби несколько стаканов чаю, он удалился в угол, с грехом пополам нацарапал несколько строк на цветастой бумаге, которую принес Скала, надушил ее, запечатал в конверт и отдал Боби.

— Где белье? — спросил тот, вставая.

Скала подхватился, собрал грязное белье. Вид у него при этом был недовольный. Избавиться бы и от этого, как от Скверного, черт бы их обоих побрал!

Боби схватил белье и выскользнул из камеры, а Капитан тотчас вскарабкался на окно и, обхватив руками решетку, стал ждать. Он должен был увидеть, как Боби передаст белье. Из окна были хорошо видны двери дома под черепицей. Боби подошел к дверям, постучал. Показалась надзирательница, потом и Фатьма. Они о чем-то поговорили, пересмеиваясь, но о чем, расслышать отсюда было нельзя.

Красотка Фатьма, принимая белье, спросила:

— Чье?

— Тебе-то что? Чье бы ни было! Твое дело выстирать!

— По десять курушей за штуку не пойдет. Пусть теперь платят по двенадцати с половиной.

— Как скажете, ханым-эфенди! Есть еще приказания?

— Есть, земляк, есть, — влезла в разговор Недиме, показавшаяся в дверях с намыленными руками.

— Какие?

Недиме глянула на надзирательницу. Попросила:

— Впусти-ка его на минутку!

— Еще чего! — мрачно ответила та. — А ну, марш отсюда, чтоб я тебя не видела!

Боби ушел. Надзирательница заперла за ним дверь огромным ключом. Недиме и ее товарки припали к щелям между досок.

— Чертова баба, — сказала Недиме. — Ну что ей, корове, стоит?! Никого поблизости нет. Впустила бы его на пять минут… Не обеднела бы!

Она отошла от двери вместе с Фатьмой.

— Чье белье?

— Не знаю.

— Сёлезли?

— Ей-богу, не знаю. Приносить приносит, а не говорит.

— Совести у него нет.

К ним подошли Айше, Хатидже и другие. Передавая белье из рук в руки, они разглядывали его, гадали, кто владелец, и хохотали над грубыми шуточками Недиме, которая за ними в карман не лезла.

Каждый раз, когда Боби приносил чистое белье, Капитана охватывала бурная радость:

— Добро пожаловать, дорогой ты мой! А ну, садись сюда! Скала, готовь чай!

Пока Скала с приятелями засыпал заварку, ставил воду на мангал, Капитан и Боби шушукались.

— Твоя говорит…

— Что говорит?

— Скоро ее срок кончится.

— Вернется в деревню?

— А куда же еще? Она, конечно, хотела бы обосноваться здесь, но…

— Давай снимем поблизости дом, я заплачу…

— Тогда порядок.

— Так и скажи ей. А захочет, может взять к себе мать.

— Хорошо. Скажу.

— Обручимся, станет моей законной женой.

— Говорит, буду ждать его, пока не выйдет на волю.

Капитан не скупился. Когда Боби являлся с чистым бельем, давал ему на чай и раз, и два, и три. Красотке Фатьме посылал на чулки, на отрезы для платьев, на лаванду и одеколон, не задаваясь вопросом, доходят ли его подарки по назначению. Он с нетерпением ждал дня, когда у Фатьмы кончится срок и они смогут обручиться.

Заложив руки за спину, целыми днями бродил он в одиночестве по коридорам, размышляя о Фатьме. Думал он о ней и по ночам, когда камера голых погружалась в сон, а он подходил к окну, устремляя взгляд на постройку под красной черепицей.

Разумеется, в доме, который он для нее снимет, Фатьма не могла жить одна. Если есть у нее мать, надо будет выписать и ее. А нет — он вызовет свою, которая давно ждет его в деревне под Ризе. Живя вместе с красавицей невесткой, будет оберегать ее от чужих глаз да приставаний. Есть на небе аллах: в один прекрасный день объявят амнистию или его перешлют в другую тюрьму, получше. В конце концов они соединятся с Фатьмой.

Больше всего ему нравилось мечтать о том, как он выйдет на волю. Никто не ждет, не гадает, и вдруг — амнистия. Распахиваются ворота тюрьмы, встречаются любимые. Выходит на свободу и он. Берет за белые руки свою Фатьму, которая ждет его у тюремных ворот со слезами на глазах. «Молчи, — говорит он ей, — не плачь. Видишь, я вышел? Теперь мы всегда будем вместе. Первым делом навестим мою мать. Идем!»

Они садятся в такси. Вздымая пыль, машина мчится по дороге в Стамбул. Минареты, свинцовые купола мечетей, Галата, пристань Каракёй, Принцевы острова — Стамбул! Фатьма никогда не видела такого огромного города. Пораженная и испуганная, она жмется к нему. «Не бойся, — говорит он ей, — я с тобой!»

Проведя ночь в гостинице где-нибудь в Сиркеджи или на Тепебаши, они садятся на огромный пароход. Минуют Босфор, и пароход начинает сильно качать на волнах Черного моря. Фатьму опять одолевает страх. Она ведь никогда не плавала на пароходе. Ей плохо, она боится утонуть. Капитану становится жаль Фатьму. Нет, лучше они поедут не на пароходе, а на такси. Даже если придется заплатить сто лир. Они садятся в машину и едут до самой деревни. Старая мать такого ждать не ждала. Лицо у нее еще больше сморщилось, глаза потускнели. Они припадают к материнским рукам. «Мама, — говорит он, — мамочка, я привез тебе невестку!»

Бедняжка не может сдержать слез. Прижимает сына с невесткой к груди, возносит хвалу аллаху, который даровал им наконец счастливые дни.

Но долго оставаться в деревне ему не с руки. Его жизнь связана с морем. Деньги на пропитание, на чулки и цветастые платья для Фатьмы, на развлечения, что ждут их в Стамбуле, он должен зарабатывать в море. С помощью земляков они находят в Стамбуле двухкомнатный домик где-нибудь в Джибали, Фенере или на Галате и поселяются там…