Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Кемаль-ага, хоть и не был забыт, однако отошел на задний план. Но он не ревновал и даже не сердился. Он был горд тем, что породнится с такой незаурядной личностью, и не упускал случая похвастать. «Мой свояк? О, ему цены нет! Знает все на свете. Кладезь премудрости».

Не говоря уж о самой невесте, свихнувшейся от любви к Кудрету, все ее родственники, мать и старшая сестра благоговели перед ним и старались не уступить друг другу в выражении своих чувств. Если дочь, к примеру, говорила: «Кто? Наш Кудрет?», мать принималась ее стыдить: «Какой он тебе Кудрет? Он — Кудрет-бей! Настоящий бей, истый бей-эфенди!»

Старшая сестра не подавала виду, но в душе завидовала младшей. «Порода всегда чувствуется, — замечала она с горечью. — Сразу видно, из пашей. А что сидит в тюрьме, невелика беда. Того и гляди, амнистию объявят…» На что младшая с гневом отвечала: «При чем тут амнистия? Ведь он ни в чем не виноват! Не то давно бы засудили! Он просто жертва клеветников. Пусть только наша партия придет к власти!.. Впрочем, если его даже и осудят, я буду ждать! Десять, двадцать, тридцать лет — до самой смерти. Я жизнь готова отдать за него!»

Начальник тюрьмы предложил как-то Кудрету:

— Снял бы поблизости дом для Нефисе-ханым и по ночам…

У Кудрета заблестели глаза:

— Что по ночам?

— Навещал бы ее.

Кудрет даже не спросил, возможно ли такое, лишь сдержанно сказал:

— Подумаю…

Когда на следующий день к Кудрету пришла Нефисе, начальник опять оставил их одних в кабинете.

— Кудрет, я больше не могу так жить, — сказала Нефисе. — Хочу постоянно быть рядом с тобой, и ночью и днем. Придумай, дорогой, как выбраться отсюда.

Кудрет оставался невозмутимым и даже не заикнулся о предложении начальника тюрьмы. Лишь когда Нефисе стала сетовать и плакать, погладил ее по голове:

— Наберись терпения, что-нибудь придумаем!

Глаза Нефисе засветились надеждой:

— Что же ты придумаешь?

— Ну, к примеру, снимем где-нибудь поблизости дом.

— А дальше что? Что дальше?

— Ты в нем поселишься.

— А ты?

— Буду навещать тебя время от времени.

— Время от времени? А по ночам?

Кудрета вдруг осенило.

— И по ночам тоже. Но…

— Что «но»?

— Для этого понадобится немного денег. Начальник тюрьмы — взяточник. Смотри только не проговорись, а то все дело испортишь. Сама видишь, он благоволит ко мне, даже свой кабинет нам уступил.

Нефисе кинулась ему на шею:

— Ясно. Говори, что нужно делать?

Кудрет уже успел изучить нетерпеливую натуру своей невесты и потому ответил:

— Не торопиться — это главное.

— Не люблю медлить с делами, дорогой. Сколько дадим начальнику? Пять тысяч? Десять?

Кудрет вошел во вкус, и у него появилась новая идея.

— Если бы все упиралось в одного начальника! Однако…

— Однако?

— Не забывай, что есть звери покрупнее.

— Говори прямо кто: губернатор, прокурор, анкарские тузы?

Кудрет рассмеялся, и от этого смеха Нефисе совсем потеряла голову.

— Ну и умница ты! — воскликнул Кудрет. — Какое счастье, что я попал сюда! Иначе мы бы с тобой не познакомились.

Не чуя под собой ног, Нефисе помчалась в касабу, перевела в городской банк на имя Кудрета Янардага пятьдесят тысяч лир, вернулась в тюрьму и вручила ему чековую книжку.

— Если мало, еще столько же переведу.

Кудрет небрежно бросил чековую книжку на стол.

— Напрасно ты это сделала!

— Почему?

— Ни мой дед-паша, ни мой отец никогда не роняли своего достоинства. Я чувствую сейчас на себе их полный упрека взгляд и слышу их голос: «Нам жаль тебя, Кудрет! Разве мы так тебя воспитывали? Брать у какой-то женщины несчастные пятьдесят тысяч?..»

Нефисе прикрыла ему рот рукой:

— Это я «какая-то»? Разумеется, для такого бея-эфенди, как ты, пятьдесят тысяч — сущий пустяк. Но ведь эти деньги предназначены для губернатора или прокурора, а не для тебя. Дом я сама сниму и меблирую. Хочешь, я все свои деньги…

Однажды у лисы спросили: «Кур стережешь?» — «Боюсь ногу занозить», — как ни в чем не бывало ответила лиса. Кудрет, не уступавший в хитрости лисе, с таким неподдельным гневом посмотрел на женщину, что она сразу умолкла. И поспешила домой, в касабу, порадовать маменьку.

— Не верь злым языкам, мамочка. Знаешь, что он мне ответил, когда я сказала, что перепишу на его имя весь свой капитал, движимое и недвижимое имущество?

— Что же он тебе ответил?

— Он сказал, что на такое не пошли бы ни его дед-паша, ни отец. И просил ради всего святого не говорить с ним об имуществе и деньгах! «Главное для меня в жизни — ты!» — сказал он.

Вскоре вернулась от соседей старшая сестра и даже побледнела, услышав о благородстве будущего своего родича Кудрет-бея. «А мой, чтоб ему пусто было, все прибрал к рукам. Несчастная моя судьба!»

Она ушла к себе в комнату и, прижав к груди детей, долго плакала. Везет же людям! Вот что значит благородный человек. Ничего ему не нужно — ни имущества, ни денег, ни земли. С Нефисе они родные сестры, но Нефисе везучая. У нее и первый муж был благородным и богатым. Сколько всего оставил ей после смерти! «Эх, Кемаль-ага, Кемаль-ага! — подумала про себя женщина. — Свихнулся ты на этой партии. Только о ней и говоришь. А она, эта партия, знать тебя не желает. Другие в гору пойдут, большими людьми станут, а тебя в тюрьме сгноят».

Утром мать заметила, что старшая не спала, и спросила:

— Что с тобой, доченька?

— А то, что жена без мужа вдовы хуже, — тяжко вздохнув, ответила дочь, и в глазах ее заблестели слезы.

— Так-то оно так. Но ведь от голода ты, слава аллаху, не страдаешь, и детки твои при тебе. Что же ты маешься и по ночам не спишь? Может, болит у тебя что-нибудь?

— Ничего у меня не болит.

— Что же тогда с тобой, скажи!

Но у женщины духу не хватило открыться матери, сказать, что Нефисе счастливее, что у нее муж из благородных и бескорыстный, не то что Кемаль-ага.

— Судьба проклятая! — бросила она вместо ответа.

Но мать сразу поняла: зависть грызет дочь, зависть к сестре. Но что поделаешь? Теперь об этом поздно думать.

— Снимут они дом, — продолжала дочь, — он будет приходить к ней, ласкать ее. А мы? Поженились, и свидетельство о браке есть, а толку что…

— Не терзай себя, доченька. Кудрет-бей тебе не чужой. Не сегодня-завтра твоим зятем станет, а у него везде своя рука. Попросим Нефисе потолковать с ним, пусть о свояке позаботится.

— Нет! — вспылила дочь. — Не желаю!

— Почему?

— Не хочу, и все! Сам о себе пусть заботится. Нефисе пока еще не жена Кудрету, и то… А мой? Только слава одна, что муж. Прибрал бы его поскорее аллах!

Втайне от старшей дочери мать переговорила с младшей. «Ну, конечно, я все сделаю», — с готовностью сказала Нефисе и, зная, как самолюбива ее старшая сестра, решила представить дело так, будто инициатива исходит от самого Кемаль-аги. Она рассказала обо всем Кудрету, и в тот же вечер он решил поговорить с Кемаль-агой.