Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Нефисе снова наполнила стопку и продолжала:

— Иногда я начинаю смотреть на него глазами других. Я знаю, что он не так уж набожен, тебе это можно сказать, ты не чужая. Ты спросишь, почему я так говорю. Да потому, что намаз он творит только тогда, когда его видят. А так не станет. Но ведь молитва, как и грех, — таинство. Так нас учили… Потом этот гражданский брак. Знаешь, как он волнует маму? И не зря. Еще когда Кудрет сидел в тюрьме, его жена подала на развод. Но он об этом больше и не заикается. А я, чтобы не наступить, как говорится, на его любимую мозоль, не спрашиваю. А то рассердится. Думаешь, мне легко молчать? Вдруг дело решится не в мою пользу? Уж очень мне не хочется, чтобы между нами кошка пробежала…

— Будем надеяться на лучшее, — сказала Хатидже.

Они чокнулись и выпили.

— Короче, я здорово рискнула. Поступить иначе было выше моих сил. Меня тянет к нему, как к магниту. Ты знаешь, какой у него нрав: его слово — закон. И лучше не перечить — сразу выходит из себя. Но даже в гневе он великолепен. Мне в голову не придет обидеться на него. Недавно разозлился из-за пустяка и прямо на людях дал мне пощечину. Представь, мне это было приятно. Очень приятно! И если он изобьет меня до полусмерти, я, пожалуй, буду любить его еще сильнее. Такого со мною еще не было. Я и первого мужа любила, ты знаешь, чуть не свихнулась, когда он погиб. Но тогда все было по-другому. Только сейчас я поняла, что такое счастье. Я люблю его бескорыстно и готова ради него пожертвовать жизнью. Это и есть настоящее счастье. Мои чувства к нему ни с чем не сравнишь. Они непонятны ни моей матери, ни сестре, ни Зарифе-хафиз. Никто из них никогда так не любил, иначе они не стали бы меня укорять. Они не знают, что такое настоящая любовь!

— Ты слишком много пьешь, сестрица…

— Не мешай мне, Хатидже, отпусти руку! Мне хотелось бы напиться до самозабвенья и никогда больше не приходить в себя.

Хатидже сделала Гюльтен знак глазами, чтобы та убрала ракы. Гюльтен притворилась, будто ничего не поняла, подошла к хозяйке, которая сидела, уронив голову на стол, и стала гладить ее по волосам:

— Может, приляжете, ханым?

Нефисе резко вскинула голову и пьяными глазами уставилась на Гюльтен.

— Ничего не хочу! Уходи!

Она выпила одну за другой еще несколько стопок. Встала, пошатываясь, добралась до спальни и как подкошенная рухнула на постель.

Кудрет с Идрисом приехали в касабу и пошли в самую большую шашлычную.

Жара, начавшаяся в марте, в мае стала невыносимой. В шашлычной, где плавал клубами табачный дым и стоял чад от жареного мяса, была такая духота, что с посетителей пот лил ручьями. Но все были возбуждены спорами и не обращали на это ни малейшего внимания. Члены разных партий были единодушны лишь в одном — в вопросе о религии.

Кудрет Янардаг «смело, масштабно и ярко» говорил о том, о чем не каждый скажет, и это вызывало симпатии людей пожилых.

— Религия — вот в чем вопрос! — воскликнул Кудрет. — Наш благороднейший в мире народ может отказаться от еды, может отказаться от воды, но может ли он хоть день прожить без святой веры? — Он обвел всех взглядом, ожидая ответа. Но люди, опьяненные его речью, молчали. Тогда он повысил голос: — Я вас спрашиваю, отвечайте! Можете вы хоть день прожить без святой веры?

Слушатели вздрогнули, словно от оплеухи, и закричали:

— Не дай аллах!

— Никогда!

Кудрет поднял руку. Наступила тишина.

— В таком случае, братья мои, в таком случае тот, кто придет к власти, должен это иметь в виду прежде всего.

К Кудрету подошел высокий парень, тот, что готовил шашлык, и передал ему конверт.

— Что это такое? — спросил Кудрет.

— Письмо, бей-эфенди. Вам лично… От какого-то журналиста…

Кудрет вскрыл конверт и быстро пробежал глазами послание:

«Бей-эфенди!

По поручению редакции я совершаю поездку по Анатолии. С огромным удовольствием выслушал то, что Вы говорили о святой вере. Я тоже убежден, что без нее народ погибнет. Не соблаговолите ли принять меня? Был бы счастлив взять у вас интервью…»

Почерк был знаком Кудрету, очень хорошо знаком, но кому же все-таки он принадлежит?

— Где этот человек? — спросил Кудрет у парня.

— Здесь, бей-эфенди…

— Пусть подойдет.

Письмо было написано по-арабски, и Кудрет положил его на стол, так, чтобы все это видели. Почти тотчас к нему подбежал Длинный и с величайшим почтением взял его за руку. Но Кудрет отдернул руку, и Длинный не успел ее поцеловать. Сердце у Кудрета екнуло, но Длинный, видимо, заранее подготовился к своему появлению. Кудрет сразу успокоился и, сделав удивленные глаза, будто впервые видит его, сказал:

— Ну что вы, что вы! Пожалуйте!

Почтительность Кудрета заставила всех проникнуться уважением к гостю. Его усадили за стол.

— Добро пожаловать, бей!

— Добро пожаловать!

— Здравствуйте, бейим!

— Здравствуйте!

Длинный, выдав себя за журналиста, играл свою роль великолепно. Он во всеуслышание заявил, что, увидев и услышав однажды Кудрет-бея, был поражен его речью и решил взять у него интервью…

В актерском таланте Кудрет не уступал Длинному.

— Итак, вы хотите получить у меня интервью? — Он покосился на сидевшего рядом Идриса и добавил: — Нынче же вечером… Идрис-бей, сходите, пожалуйста, в гостиницу и распорядитесь, чтобы нам подготовили соответствующий зал.

Идрис вскочил:

— Будет сделано, бей-эфенди!

«Все-таки приехал, ишак, — подумал Идрис. — Недаром у меня все время в ушах звенело. Что же будет дальше?»

Проклиная все на свете, Идрис вышел из шашлычной.

Кудрет предложил Длинному стул, на котором только что сидел Идрис:

— Пожалуйста, садитесь вот сюда!

— Что вы, эфендим, как можно, — стал отказываться Длинный, — ведь это место вашего секретаря, а я…

— Пожалуйста, эфендим, прошу вас!

Длинный робко сел на стул, не выпуская из рук своего огромного черного портфеля. Совсем недавно он выпил, закусил шашлыком, но чего там!..

— Ракы? Вы заказали ракы? — неодобрительно спросил Кудрет. — Не надо! Ради бога! Кстати, откуда вы пожаловали?

— Из Стамбула, эфендим…

— От какой газеты?

— «Голос кустарей и лавочников».

Кудрет долго молчал, будто припоминая название, потом сказал:

— Впервые слышу о такой газете.

— Вы и не могли о ней слышать. Газета небольшая, но ждет счастливых дней, когда сможет заняться настоящими важными проблемами.

Кудрет остался доволен ответом и задал новый вопрос:

— Полагаю, вы поддерживаете нашу партию?

— Не сомневайтесь, бей-эфенди. Если хотите знать мое мнение, то я считаю, что на выборах народ отдаст предпочтение партии, к которой принадлежит ваше высочество, ибо таково веление крови, текущей в его жилах.

— Слыхали, друзья мои? Слыхали, что соблаговолил сказать этот господин? — в сильном возбуждении воскликнул Кудрет. — Наш народ, повинуясь велению собственной крови, во имя своего блага будет голосовать за Новую партию. Потому что Новая партия…