Ю Мири - Золотая лихорадка

— Странно звучит, но приятно, правда? — заулыбался он.

В каком-то журнале подросток, помнится, прочёл статью о том, что среди влюблённых распространилась мода дарить музыкальные шкатулки с записанной по выбору мелодией.

— Знаешь, можно сделать, чтобы то, что ты играешь на фортепиано, звучало в шкатулке.

— Не может быть! Ещё на диск можно перенести, а в шкатулку не выйдет.

— Говорю тебе, можно! Надо только записать то, что братец Коки играет, и тогда хоть в шкатулку… — Подростка увлекла эта идея.

Коки ещё раз повернул ключик. Широкий лоб наморщился, далеко расставленные глаза распахнулись, рельефные губы и острый подбородок подались вперёд. Держа на ладони шкатулку, он смотрел на неё сверху вниз.

— Всё-таки странно звучит, мне её не надо…

Мелодия на ладони у Коки оборвалась на половине фразы.

До трёх лет сон у Коки был нерегулярный: только подумают, что он заснул, как опять плач. Он плакал целыми днями, измучив свою мать Мики. Её гоняли по больницам, пока наконец, после осмотра в университетской клинике, у него не определили высокий уровень содержания кальция в крови и повышенное давление, что означало наследственное нарушение обмена кальция. Врачи объявили, что, кроме регулярных анализов крови, никакого лечения предложить не могут. Окончательный вердикт был таков: «Задержка в развитии. Будем наблюдать».

Не прошло и трёх месяцев после рождения Коки, как Хидэтомо обозлился до предела и супруги разошлись по разным спальням. Однако Хидэтомо во что бы то ни стало хотел иметь наследника мужского пола, поэтому три раза в неделю регулярно требовал Мики к себе. Через два года родилась Михо, а ещё через два года — сын-наследник для Хидэтомо.

Когда Коки исполнилось четыре года, он выровнялся так, что его трудно было отличить от обычных детей, только не говорил ни слова, никаких «папа-мама».

Однажды, глядя на разобранный карманный фонарик, Коки произнёс:

— Мама, он сломался.

Это были его первые в жизни слова. Не веря своим ушам Мики переспросила:

— Ты сейчас что-то сказал?

Коки снова заговорил:

— Прости, мама, он сломался. Если будет авария или землетрясение, нам будет плохо без него? — Он озабоченно заглянул в лицо матери.

После этого ещё не раз неожиданные изречения обычно безмолвного Коки были гораздо сложнее, правильнее и длиннее, чем у детей его возраста. Даже в пять лет он не ходил один на улицу, но выказал удивительные способности к запоминанию наизусть и мог бесконечно перечислять названия стран или насекомых. Мики уверовала, что ребёнок не болен, а одарён необыкновенным талантом, и всю свою заботу обратила на Коки, при этом Михо и подросток как-то выпали из поля её зрения.

После того как подросток достиг пятилетнего возраста, ему стали надоедать бесконечные приставания брата: «Давай поиграем!» Тайком от матери он мучил Коки, царапал или толкал его. Мики ушла вместе с Коки излома, когда подростку было восемь. Через месяц Коки снова вернулся домой, но один, без матери. Подросток обижал его всё чаще и изощрённей: толкал с лестницы, бегал за ним с зажигалкой и до волдырей обжигал ему руки. Он совершенно изменил своё отношение к брату после одной ночи.

Той ночью подросток во сне убил человека. Он не помнил, кого именно и почему он убил. Во сне дом подростка стоял по соседству с полицейским управлением, но стены никакой не было, по дому свободно сновали полицейские, однако они ни в чём не заподозрили подростка, и вот это было страшнее всего. Потом место действия сменилось, он шёл по улице недалеко от дома, а мужчина в рабочей одежде открывал крышку люка. В люке было полно мутной воды, по цвету похожей на молоко. Некоторое время он смотрел в люк, и вдруг на поверхность выплыл голый мужской торс. Это труп, он обнаружен, всему конец! Страх лез из него, как краска из тюбика, он вопросительно взглянул в лицо мужчины в рабочей одежде. Тот как ни в чём не бывало откачивал воду насосом, словно ничего не заметил. А ведь прямо перед глазами у него плавал труп! По мере того как уровень воды понижался, левая сторона лица покойника медленно открывалась — это было лицо Коки! Подросток проснулся от собственного пронзительного крика. Он встал, скинул пижамную рубаху, простынёй вытер пот и вышел в коридор с мыслью попить соку, чтобы успокоиться. Ноги подростка примёрзли к полу от разносившихся по половицам коридора рыданий, их можно было бы сравнить только с воплями боли. Неужели и это ему снится? Прошло довольно много времени, прежде чем он открыл дверь, вошёл и сжал руку Коки, который плакал, сидя на краешке кровати.

— Мне одиноко, я себя убью, по-настоящему. — Коки отталкивал руку подростка и, прикрывая лицо ладонями, громко всхлипывал.

— У тебя есть я, не надо умирать. Мама обязательно вернётся. Я приведу её, честное слово! — выдохнул подросток и обнял брата. А потом, лёжа рядом, пока брат не заснёт, подросток твёрдо решил, что теперь он отвечает за Коки, он примет на себя обязанность защищать брата. Подростку было тогда одиннадцать, а брату Коки — пятнадцать.

Подросток вместе с Коки прошёл по улице Мотомати до самого конца и сделал кружок по парку на холме, откуда видно порт и море, после этого они повернули к дому. Земельные участки вдоль улицы, ведущей от парка на холме к их дому, самые дорогие в Иокогаме. Все дома здесь больше трёхсот квадратных метров и построены на манер европейских усадеб. Коки, который шёл впереди подростка, вдруг остановился. Рядом был опустевший участок, остались только бетонная ограда и чёрные чугунные ворота. След от таблички с именем владельца всё ещё белел, как будто табличку сняли только что, но, судя по тому, как густо ограда заросла плющом, прошло около полугода. Хотя подросток часто ходил по этой дороге, он совершенно не помнил, что за дом здесь стоял прежде. Коки робко ухватился за ручку на воротах и потянул на себя. Из зарослей травы выскочила рыжая полосатая кошка тигриного окраса. Подростку подумалось, что её оставила при переезде семья, которая здесь раньше жила. В двух-трёх шагах от Коки кошка разлеглась кверху животом и, изгибаясь, стала тереться спиной о траву. Коки наклонился к ней и нежно провёл рукой от белого брюшка с находящими на него поперечными полосами к шейке, но вдруг отдёрнул руку, выпрямился и поспешил прочь от кошки в густую траву.

Стоя среди зарослей с зажмуренными глазами, Коки шептал названия насекомых: кузнечик аомацу, сверчок канэтатаки, сверчок кусахибари, крылатый кузнечик кантон. Он различал голоса насекомых, словно дирижировал этой симфонией: тири-тири-тири, тин-тин-тин, фири-фири-фири.

Пустой участок отнюдь не был местом, где царили тишина и безмолвие. Чтобы возвестить о своём существовании, здесь громко и радостно пели сонмы насекомых.