Владимир Данилушкин - Из Магадана с любовью

Ложусь на горячую гальку спиной и закрываю глаза.

— Ну, куда ты ушел? — Громко вопрошает Аркадий. Разлепляю рот ответить, но это, к счастью, относится не ко мне, а к мальчику, который должен подставить колени под голову Аркадия — для удобства оного.

Что-то произошло в мое отсутствие, почему-то женщина с мальчиком встала и ушла, едва я появился. И от этого накатила на меня опустошенность, сменившаяся облегчением. Тем более что и Аркадий ушел. Я внутренне готовился терпеть его рядом, настраивал свои органы чувств, слышать или же без слов понять, узреть, не видя, не только лицо, руки, но и живот, ноги — все веревочно-мускульное, если она вдруг снимет платье. И теперь мне как отбой воздушной тревоги с легкой контузией. Гуляй, Вася! Можно сказать, зря спешил, надо было еще поплюхаться. Они меня будто бы обманули!

Компания подростков резвилась неподалеку. Один из парней пронесся чуть ли не по моей голове. Я раскрыл глаза, и когда они привыкли к бликующему свету, увидел, как бичбои швыряют друг в друга медузами, плескаются водой, принесенной в ладонях, как убегают, будто выстрелянные, от ответных мер.

Господи, как хорошо здесь жить! Конечно, у нас в Магадане тоже свои прелести, неразличимые отсюда, с Черного моря. Из Магадана на юг летишь в куртке, свитере и не веришь, что все это можно снять через несколько часов. А обратно как?

Если вылеживать на солнцепеке закрытыми глазами вверх, солнце ослепляет и оглушает одновременно, и в голове, — не поймешь — то ли ночь, то ли сон. Теплый камень кладу на переносицу, там всхлипывает, во рту и в носу открываются какие-то клапаны, и капли соли стекают в рот.

А жара все сильнее, она имеет звуковой эквивалент. Будто разом гудит миллион комаров. Мозги слипаются, как леденцы в кульке, а в спинном хребте острый холодок. Не сплю, отчетливо вижу себя сидящим на экзамене, лихорадочно вспоминающим, что нужно собственно вспомнить. То есть, я не знаю ответов потому, что не ведаю и вопросов. Ну, что же это получается? Склероз, что ли? Ой, склероз, склероз, не склерозь меня!

Вот оно — вспышка! Сравнительная характеристика Мананы и этой, другой. А какая может быть характеристика? Объем бедер, что ли? Я не знаю ни одной, ни другой. Мне-то, какая разница!

Надо бы сплавать! Опять я на автопилоте, пресыщенный и сам себе противный. Мерзкая жизнь, как если пить, зажав нос, рыбий жир. Жить надо с удовольствием, а никак не получается.

В Магадане, быть может, тоже тепло, персики завезли, жена купила их для сына, морщится, сопереживает ему в поедании. А кот валяется на окне, подставив солнцу живот и сложив лапки на груди?

Когда я доплыл до полосы прибоя и, покачиваясь, поднялся на ноги, я увидел мальчика и очень ему обрадовался. Но не подал вида. Он играл с большим черным жуком: засыпал его камушками, и когда жук выкарабкивался, снова хоронил его.

— А жука-оленя видел? — Спросил я с раздражением. — Больше, чем этот и тоже красивый. Занесен в Красную книгу.

— Жука в книгу не затолкнешь, это вам не бабочка! Я этого эпоксидкой покрою, будет экспонат. А почему вы в шапочке плаваете? Чтобы очки держались? Да? Зачем вам очки?

У меня мозги вспотели от таких вопросов. Хорошо хоть, Аркадий пришел и позвал в дом. Я принялся натягивать брюки, оказалось — ни к чему — рядом же. Подобрал рубашку с песка, сделал десяток шагов, оглянулся, привычно перепроверив себя. На песке остались заскорузлые носки Аркадия. Почему-то я не сказал ему об этом.

Пути до дому всего ничего: через забор, а там полосочка асфальта и газон. За пятиэтажками вплотную холмы. Высотой до третьего этажа. И на них коровы. Умилительная картина. Это ведь те самые холмы с красивыми названиями, осмотреть которые меня за все время, проведенное в санатории, раз сто приглашали с прогулочного теплохода, а я так и не оторвался от пляжа.

Во дворе прохладнее и пахнет травой. А лестница в подъезде холодит босые ступни. Поднявшись на пятый этаж, толкнули дверь, и она, не запертая на замок, отошла: «тшш». Я прошмыгнул в ванную, оделся, вышел в комнату.

Первое, что бросилось в глаза — шкафом отгороженная кровать мальчика. Старый телевизор, его нужно смотреть с дивана. На полу палас — ничем не примечательный, почти черный. А вот потолок — я таких раньше не видел — оклеен обоями.

— Садись сюда, — пригласил Аркадий, развалясь на диване — Музыку вот купили. — Он включил магнитофон, прикрепленный на консолях к стене — Хорошо ведь?

Я догадался, что это техническое решение — предмет его гордости, как и застекленный балкон, который мы тоже осмотрели тщательнейшим образом.

И тут нас позвали на кухню обедать. Расселись на стульях, которые Аркадий сам сварил из стальных прутьев — прочности и тяжести необыкновенной. Как в сказке о Маше и трех медведях. Появилась сковорода с картошкой, порезанные помидорчики в зеленой ряби укропа. Меня бросило в жар от нетерпения. Раздался, как говорит один мой приятель, крик молодого аморала:

— К такой закусочке…

Красивая пауза длится, а желанный предмет не возникает. Факир был пьяный?

— Ну, сполкай, — нехотя говорит женщина.

— Гони бабки и пакет.

— Какие бабки? — Притворно изумляется хозяйка. — Может быть, дедки? Бабки у тебя на уме да бабы.

— Ладно, хватит языком молоть. Вам, сявкам, только дай слабину, со свету сживете. — Гнев Аркадия — искренний и обильный — как бенгальский огонь. Наверное, он нравится женщинам именно таким — преувеличенным. Мне страшно неловко все это слушать. Как жаль, что я пропустил мгновение, когда еще было удобно уйти.

Прошелестев, запахнулась за Аркадием дверь, хозяйка сказала, что надо повесить на кухне штору. У себя в Магадане я теряюсь, когда в моей квартире посторонний человек. Потому что всегда можно в доме такое подсмотреть, такую подробность, которую хозяину вовсе не хочется афишировать. А здесь, будто бы даже рады постороннему. Похоже, что кое-что даже нарочно выставляется на обозрение.

Но любимая женщина сама по себе — это всегда напоказ. Впрочем, хозяйка рисуется самую малость, будто бы скромничает, а на самом деле выставляется. И тему выбрала для разговора, — будто я иностранец — несложную и не ответственную. Я это сразу уловил и разулыбался. Она нанизывает штору на палку — карниз и рассказывает о заморозке, который рассаду побил и о первом снеге в ночь под Новый год. Суровая в Пицунде жизнь. Порвало провода, и поселок оказался без энергии, отдыхающие на курорте сидели три дня на сухом пайке, не было воды, стало быть, канализация не действовала.

— Мы как предчувствовали, запаслись продуктами в Сочи, полный багажник набили. Телевизор только не посмотришь, а так нормально — шампанское при свечах. Романтика.

Она не смотрела на меня, но я был уверен, что ей нужно мое одобрение. Хотя бы даже в виде отсутствия неудовольствия и усмешек.