Марио Бенедетти - Передышка. Спасибо за огонек. Весна с отколотым углом. Рассказы

Удрученный, расстроенный, Ривера поднялся в номер, который на этот раз оказался на восьмом этаже. Разделся, лег в постель. Взял листок бумаги, чтобы снова переделать расписание деловых встреч. Записал три фамилии: Корнфельд, Бруннель, Фрид. Хотел записать четвертую и не мог — начисто выпала из памяти. Помнилось только, что фамилия как будто начинается на «Е». Раздосадованный своей внезапной забывчивостью, Ривера погасил свет и решил уснуть. Не тут-то было. Конечно, предстоит мучительная долгая ночь. У него уже бывали бессонницы, давно, несколько лет назад. Хорошо бы успокоиться, почитать что-нибудь. Тоже невозможно — еще одна книжка Агаты Кристи осталась в самолете. Тогда Серхио начал думать о сыне и тут с некоторым изумлением обнаружил, что в течение по крайней мере суток ни разу не вспомнил о жене. Надо закрыть глаза, надо уснуть… Он мог бы поклясться, что спал всего три минуты, не больше, и тем не менее прошло, оказывается, шесть часов. Зазвонил телефон, сказали, опять же по-английски, что автобус будет ждать у гостиницы в четверть первого и отвезет пассажиров в аэропорт. Невозможность сменить белье до того раздражала, что Ривера решил вообще не мыться. Но вычистить зубы он все же себя заставил. В аэропорту, в ресторане, он неожиданно развеселился. Чувство какого-то странного удовлетворения, которого Ривера никогда еще не испытывал, наполняло его, когда он вынимал из кармана талон Компании и клал под размалеванную сахарницу.

Позавтракав за счет Компании, он уселся на широкий диван. Никто сюда не садился, потому что диван стоял прямо против дверей в туалеты. Откуда-то появилась Девочка лет пяти, беленькая, в веснушках. Она держала в руках куклу и смотрела прямо на Риверу. «Как тебя зовут?» — пролепетала она по-немецки, очаровательно коверкая слова. Представляться ей как Серхио, по-видимому, не имело смысла, и Ривера нашелся. «Карл», — отвечал он. «А! — сказала девочка. — А меня зовут Гертруда». Надо было отплатить за любезность, и Серхио спросил: «А как зовут твою куклу?» «Ее зовут Лотта», — ответила Гертруда.

Подошла другая девочка, лет четырех, тоже белокурая и тоже с куклой. Встала против Гертруды, спросила по-французски: «Твоя кукла закрывает глаза?» Ривера перевел вопрос на немецкий, а потом ответ — на французский. Да, Лотта закрывает глаза. Далее выяснилось, что француженку зовут Мадлена, а ее куклу — Иветта. Ривера старательно переводил: Иветта закрывает глаза и вдобавок еще говорит «мама». Тут пошли всякие разговоры: о шоколаде, о клоунах, о папе. Ривера честно работал как синхронист, но девочки не обращали на него ни малейшего внимания. Он же сравнил мысленно, вполне объективно, этих малышек со своим Эдуардо, пришел к выводу, что его сын ничуть не хуже, и вздохнул с облегчением.

Мадлена протянула Гертруде руку. Та было спрятала свою, потом передумала. Девочки взялись за руки. Синие глаза Гертруды сияли. Мадлена даже взвизгнула от удовольствия. Переводчик, судя по всему, больше не требовался. Владелицы Лотты и Иветты удалились, держась за руки, они даже не попрощались с человеком, который так много для них сделал.

«Компания сообщает…» — начал голос по радио. На этот раз голос был не такой мягкий. Он звучал в напряженной тишине.

«Компания сообщает, что устранить технические неполадки пока не удается. Рейс № 914 переносится на завтра. Время вылета будет сообщено дополнительно».

Ривера сам себе удивился, когда бегом бросился к окошечку — занимать очередь. Но жаждущих получить талоны на ужин, завтрак и номер в гостинице было много, и Серхио оказался восьмым. Ничего не поделаешь! Девушка в окошечке протянула ему знакомый талончик и… Ривера почувствовал себя так, словно сдал экзамен или получил повышение, может быть, то самое место, что ему обещали в акционерном обществе, или просто обрел уверенность, пристанище, покровительство.

Ужин все в той же гостинице подходил к концу (изумительный соус из спаржи, шницель по-венски, клубника со сливками и ко всему этому отличное пиво, Серхио помнит, он пил его когда-то). И вдруг понял: радость его решительно необъяснима. Опять задержка на сутки! Придется, значит, отменить еще несколько деловых встреч, то есть еще несколько сделок. Серхио заговорил было с тем самым аргентинцем, с которым ужинал в первый вечер. Но аргентинец твердил без конца об опасности перонизма. Тема эта не слишком волновала Риверу. Он сослался на усталость и отправился к себе — на пятый этаж.

Серхио хотел внести поправки в расписание деловых встреч, но оказалось, что он помнит всего две фамилии: Фрид и Бруннель. Это безумно его рассмешило. Кровать дрожала от хохота. Удивительно, что из соседнего номера не постучали, требуя тишины. Потом он успокоился и вспомнил, что в чемодане осталась записная книжка со всеми фамилиями, адресами и телефонами. Он ворочался под стеганым одеялом и странными простынями с пуговицами и чувствовал себя счастливым. Как в детстве, когда после долгого зимнего дня вот так же, бывало, ворочаешься с боку на бок в постели. Перед тем как уснуть, он подумал об Эдуардо (мальчик на фотографии стоял неподвижно с ведерком в руке), но тотчас надвинулась дремота, и он не успел заметить, что не вспомнил Клару.

Он проснулся и почти с нежностью смотрел на свое белье — грязное, просто грязное, особенно края трусов и майка на плечах. Промыл кое-как глаза и твердо решил — зубы он чистить не будет. Улегся опять в постель и стал ждать, пока позвонят по телефону и скажут все, что необходимо. Он одевался и думал о том, как это трогательно, что Авиакомпания так заботится о пассажирах. «Буду всегда летать на самолетах этой Компании», — пробормотал он вслух и закрыл глаза, полные слез. А открыв глаза, увидел календарь. Как это он прежде его не заметил? Среда, одиннадцатое — стояло в календаре. Разве не седьмое, четверг? Он стал считать по пальцам и пришел к выводу, что листок, видимо, относится к другому месяцу или к другому году. До чего же отстали от жизни в этом государстве! Он встал, спустился в ресторан, позавтракал, сел в автобус.

В аэропорту стоял шум. Две супружеские четы, одна из Чили, другая из Испании, громко возмущались нескончаемыми отменами рейса. Они путешествовали с грудными младенцами — у одних мальчик, у других девочка — и требовали, чтобы Авиакомпания обеспечила их пеленками или на худой конец разрешила достать пеленки из чемоданов, которые по-прежнему стоят в неподвижном самолете. Девушка в окошечке защищалась как могла — твердила монотонно: Компания постарается в пределах возможного устранить неудобства, связанные с непредвиденной задержкой.

Непредвиденная задержка. Остановка. Невольная, неожиданная. Серхио Ривера слушал эти слова и будто рождался заново. Наверное, именно этого он и хотел. Всегда, всю жизнь (в которой все было наоборот — необходимо, неотложно, срочно, спешка, постоянная спешка). Он смотрел на надписи в аэропорту: «Выход», «Для прибывающих пассажиров», «Для отлетающих пассажиров», «Обмен валюты», «Для мужчин», «Обмен валюты», «Для дам», «Вход запрещен», «Для транзитных пассажиров», «Закусочная»… Все было привычное, родное.