Альфред Дёблин - Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

«Всем выходить, конечная!»

Но никто не хотел. Никто не хотел выходить!

Спутник, глубокий старик с перебитой переносицей, с ужасающе горьким, трагическим выражением лица, заявил властным голосом:

«Я только что сел. Отправляйте автобус».

«Деньги за проезд!» — сказал кондуктор.

Глубокий старик, попятившись, ударил его кулаком в грудь, потом пошел вперед и миновал кондуктора, который, шатаясь и призывая на помощь своего коллегу, отступил на несколько шагов; он перевернул табличку и зазвонил в колокол, неизвестно откуда взявшийся; спутник призвал входить мужское трио, ожидавшее на остановке.

«Всем выйти! — закричал кондуктор. — Освободить автобус!»

Не слушая его, мужчины уже садились в машину, на сей раз они были весьма энергичного вида. У одного под черной материей обрисовывалось солидное брюшко, на голове у него был плоский судейский берет. За ним на подножку взобрался полицейский с игрушечной саблей на боку. И наконец, на сцену вскочил ликующий ярко-красный субъект. На нем был ярко-красный купальный костюм, и он волочил за собой тяжелый мешок, из которого торчало нечто непонятное.

Увидев непонятный предмет, кондуктор, который до сих пор еще не оправился от удара, бросил на пол свою форменную фуражку, сорвал с плеча сумку, швырнул ее, соскочил с подножки и пустился наутек по лужайке к кустарнику.

В автобусе поднялась суматоха. Уже знакомая зрителям простая женщина с сумкой — теперь она была отвратительно набелена мукой, — пританцовывая, двинулись навстречу мужчинам. Каждого по очереди она отвела на место, положив руку ему на бедро; при этом она визгливо приговаривала:

«Ваша милость, ваше преподобие, ваше лордство!»

Девица легкого поведения позаботилась о музыкальном сопровождении приветствий: она хлопала своими туфлями, словно била в бубен, и при этом вертелась на месте. Чулки у нее начали сползать. Она быстро сняла их и стала отплясывать босиком. Аристократическая дама вскочила судье на колени. Он не возражал: видимо, оба были довольны. Справа от судьи сел тип с саблей, слева — кроваво-красный.

Водителю, который также собрался удрать, спутник преградил дорогу и толкнул его на сиденье. Запуганный водитель обернулся, спросил:

«Все сели?»

Ему ответили:

«Да».

Водитель взглянул на табличку — рейс был указан правильно. Он схватил колокол, вытянул ноги, задвигал рычагом. Автобус тронулся.

Пассажиры — теперь их было уже восемь — сели лицом друг к другу. Спутник опять занял свое место рядом с совершенно безмолвным таинственным пассажиром, который так и не пошевелился.

«Конечная остановка!» — закричал впавший в отчаяние шофер.

Потом завопил: «Выпустите меня наконец!» Тут он вывалился из автобуса, вскочил на ноги и опрометью кинулся бежать по той же лужайке, по которой удирал его коллега.

Бразды правления перешли к полицейскому.

«Уилшир, ура!! Кто хочет выходить, выходи».

Все наблюдали за погруженным в раздумье господином в черном и за его спутником. Спутник поднялся и отвесил поклон.

«Мы только что сели».

Он пошел по проходу. Сейчас это был потрясающе красивый греческий юноша. Он сразу обворожил всех женщин. Судья в черной мантии тут же лишился своей ноши. Аристократическая дама повисла на руке юноши и в упоении разглядывала его; левую руку она положила ему на грудь, как бы заслоняя свою добычу.

Смятение передалось и двум другим дамам. Дело приняло серьезный оборот — торговка с сумкой пыталась оторвать юношу от впавшей в экстаз аристократки; но вот что удивительно: девица легкого поведения бросила туфли, свой бубен, встала на колени на скамейке и с обожанием воззрилась на чудо-юношу…

Нет смысла пересказывать далее любительский спектакль, который тянулся час с лишним. Наибольший интерес публики вызывали не короткие сценки, которые были описаны выше, а веселые интермедии во время езды автобуса. Пассажиры попеременно пели и читали куски из произведений Гордона Эллисона. Сцены входа в автобус и выхода из него являлись каждый раз как бы заключительными.

В конце представления судья потребовал от загадочного господина и его спутника, чтобы те встали и покинули автобус, на что спутник, уже опять в новом обличье, сказал:

«Для нас эта поездка еще не кончилась».

После чего кроваво-красный палач поднял свой топор, дабы по приказу судьи казнить незнакомцев. Однако спутник, превратившийся в Геркулеса, выбросил из автобуса и палача и его дружков.

В заключение под сурдинку зазвучала музыка, оба незнакомца — загадочный безмолвный господин, который так и не обернулся ни разу, и чародей-спутник — остались сидеть вдвоем.

Поездка продолжалась.

Занавес опустился.

На следующий день дом приобрел свой обычный вид. И гости и сам Креншоу отдыхали и почти не показывались.

Однажды, спустя несколько дней после празднества, Эдвард зазвал мать к себе в комнату и попросил рассказать конец истории Феодоры. Элис неохотно пошла к нему, сославшись на то, что скверно провела ночь. Несколько минут она сидела, не говоря ни слова, потом все же начала рассказывать. Она казалась хмурой, напряженной, смотрела отсутствующим взглядом; такой он ее еще никогда не видел. Что-то занимало ее мысли.

Элис сказала, что после всех злоключений с мужьями, после собственных переживаний Феодора отказалась от мирской жизни и прокляла свое женское естество. Она остригла волосы и надела мужской костюм. Жила в монастыре, умерщвляла плоть. В конце концов кающуюся Феодору приняли в обитель под именем брата Феодора. Можно было бы многое рассказать о жизни Феодора. Но не стоит. Позже брата Феодора обвинили в том, что он соблазнил женщину, которая родила в монастыре ребенка; отцом его якобы был Феодор. Он обесчестил женщину. В ту пору Феодор тяжело заболел, и всем было ясно, что он скоро умрет, быть может раскаявшись в своем поступке. Брат Феодор, совершенно заброшенный, умирал в келье. Однако в ночь его смерти настоятелю приснился сон: он увидел, что из монастыря вознеслась на небо праведница; ангелы приветствовали некую Феодору, раскаявшуюся грешницу, посвятившую себя Богу. Рано утром настоятель вместе с монахами, которым он открыл свой сон, вошел в келью больного брата. Тот лежал мертвый. Рубаха на его груди была раскрыта. И когда монахи осмотрели тело, то поняли, что перед ними — усопшая женщина.

Так умерла Феодора. Такова была ее жизнь.

— Никто не сжалился над ней? Она никому не открылась?

— Сжалился? Слабых никто не жалеет, Эдвард. Сильные всегда торжествуют. Есть только один выход — месть.

Элис была бледная как смерть.

— А что с тобой, Эдвард? Ты осмыслил наконец свою жизнь? Что с тобой? Как это с тобой произошло? Почему ты захотел пойти на войну? Что погнало тебя из дому? Ты уже понял? Это он напустил на тебя порчу, так же как и на меня.