Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик

Вспомнили одного из самых богатых людей — иранского шаха, улетавшего из страны своей в самолете, загруженном драгоценностями, как пещера Али-Бабы; вспомнили умершего несколько лет назад в Ташкенте от сердечного приступа индийского премьер-министра Шастри.

Он, оказалось, был бедняком. Кто был счастливее в этой короткой, быстро текущей жизни: жестокий, надменный шах или скромный, по заветам Ганди живущий индус?

Я вспомнил людей, которых знал лично. Одного смерть застала в момент, когда он, сидя на полу, пересчитывал кипу сторублевых бумажек и нанизанные на бечевку кольца. Другой, это был известный московский писатель-натуралист Дмитрий Зуев, не имел ничего в доме, кроме бумаг, чайника, ружья и болотных сапог. Зная, что умирает, он сожалел об одном только — что не увидит больше лесную поляну где-то под Луховицами. «Ты обязательно съезди… И меня вспомнишь…»

Заки, точивший на камне стамеску, в этой беседе, я чувствовал, был моим главным союзником.

В момент, когда все умолкли, он вдруг скрылся в амбаре и вернулся с зеленым обшарпанным сундуком. Поставил его на пенек, неторопливо открыл.

— А мое богатство — вот!..

И все увидели хорошо знакомые вещи: пилки, стамески, рубанки, фуганок, шершебки, отборник, рейсмус, отвес… не могу всего по памяти перечислить.

Интереса ради стали считать железки и деревяшки — сорок три добротно сделанных инструмента! Оказалось, сделал Заки все сам, исключая лишь пилки, да и то фабричные рукоятки ему не понравились — переделал по-своему.

— Ну и к этому надо иметь еще руки… — Заки растопырил над столярным своим богатством узловатые, в сухих мозолях и царапинах пальцы. — Считаю, это и есть богатство. Ставь рядом сундук с золотом и скажи «выбирай!», выберу этот вот, с инструментами.

Заки помолчал, аккуратно закрыл зеленый сундук и за ременную ручку понес его в мастерскую. В затянувшемся споре об «умении жить» была поставлена умная, четкая, всем понятная точка.

Когда все уже разошлись, я попросил Заки снова открыть сундук и подержал в руках каждый из инструментов. Все от долгого постоянного применения «обмаслилось» — поблескивало, было покрыто следами смолы и воска, пахло амбаром, где сохли дощечки, висели пучки сухих трав, мотки пряжи, пчелиные рамки, конская упряжь, связка каких-то железок, овчинный тулуп, долбленая бочка для меда.

— Тут мы с Маратом работаем в зимние дни. А летом — вот там, под навесом.

Профессия Закия Мустафьина — лесник-бортник (добытчик дикого меда). Но, как и всякий башкир, жизнь которого протекает в лесах, Заки до страсти любит пилить, строгать и долбить древесину. Все до мелочи в домашнем своем хозяйстве сделал он сам. Высокий, нарядный, просторный дом с большими окнами и крыльцом сработан его руками. Ульи, кровати, скамейки, долбленки из липы для меда, изящная табуретка для дойки коровы, портретные рамки, посуда для сбивания масла, сундучки, банная утварь, верстак, корыто, обеденный стол и стол на кухне, санки для ребятишек, игрушки — все это сделал Заки, испытывая, как он сказал, «горячее удовольствие» от работы.

Его инструмент в сундуке в идеальном порядке — бери в любую минуту. Собрались мы утром побриться — Заки положил на стол обычного вида ножик в кленовых ножнах.

Я решил, что задумана шутка над гостем. Но Заки, не заметив недоуменья, быстро очистил свой подбородок и подвинул ножичек вместе с зеркалом мне. Чудеса! — неподатливую мою щетину ножик резал без всяких помех. При столярных работах бывает нужда в таком инструменте. Этот же ножик служит за бритву. Особого сорта редкая сталь? Да нет, куплей ножик в местной бревенчатой лавке за 76 копеек, но умело, с величайшим терпеньем наточен и является частью богатства, хранимого в сундуке…

Во время поездки в лес по бортным делам я спросил у Заки, есть ли наследники сундука.

— Пожалуй, что есть, — отозвался Заки охотно. — Вот этот чиляк из липы долбил Марат.

Зимою он сделал рамы для окон, помогал, работал со мной наравне, когда рубили и ставили дом. А этим летом, как я понимаю, устроил себе экзамен. Вернемся из леса — увидите результат…

У дома Мустафьиных весь день кипела работа, и мы застали ее окончанье. Рядом с незаселенным пока еще домом стоял новый сруб, какого вчера еще не было.

Оказалось, от основной постройки остались запасы сосновых бревен, и Марат попросил разрешенья срубить небольшое жилье. Сказал: «Отец, ни слова подсказки, не поправляй. Все сам». Целое лето парень тесал, строгал бревна, подгонял их друг к другу, выбрал самую сложную вязку углов. Отец подходил, смотрел, но молчал.

Соблюдать уговор было ему легко. «Все у Марата получалось, пожалуй, лучше, чем у меня».

И вот наступил день — Марат позвал друзей своих помочь ставить сруб. Так всегда бывает в Максютове: сборка нового дома — праздник для всей деревни. На этот раз собрались одни молодые. Парни плотничали, девушки варили обед.

Нехитрое, кажется, дело поставить сруб.

Бревна пронумерованы — клади одно за другим, топоры, мох, веревки — все под рукой. Однако нужна и сноровка, она дается лишь опытом. Экзамен, который устроил Марат для себя, был экзаменом и для всех.

Мы застали ребят вспотевшими, перепачканными смолой, возбужденными. Но было уже видно — экзамен идет успешно: все бревна легли как надо, все было подогнано, проконопачено, сверху на сруб подняли матицы, наметили точки, где ставить стропила.

Заки слез с лошади. Обошел сруб. Постучал в двух-трех местах обухом топора и остался доволен: «Ну, теперь к самовару!»

Стол был накрыт во дворе, прямо около сруба. Мать Марата, сестры и соседские девушки несли на стол тарелки и чашки с варевом, поставили мед, навалили на блюдо коржей с черемухой. Я с любопытством ждал: появятся ли бутылки? Нет, питье было только из самовара.

Отсутствием аппетита молодость не страдала. С шутками, балагурством, с веселыми подковырками по поводу завершенного дела десять друзей Марата учинили разгром всему, что в этот день жарилось, парилось и пеклось. Расходились уже в сумерках, когда опустился туман над Белой и пущенные кормиться лошади уже позвякивали коваными колокольцами. Вот так же встретиться за столом друзья договорились на проводах Марата в армию.

…В последнем письме из Максютова я узнал, Марат уже в армии. Значит, эту заметку о нашей осенней встрече он прочтет среди новых своих друзей.

Первый год службы труден, и можно представить, с каким теплом вспоминает сейчас максютовский парень Марат Мустафьин родную деревню, друзей, отцовский дом, двор со скотиной, амбар-мастерскую, где сохнут сосновые доски, где стоит отцовский зеленый сундук с инструментами. Вдалеке от дома это все обязательно вспоминается. Вспоминается с нежностью.