Арнольд Цвейг - Затишье

— Мы играем в шахматы? Или в войну? — сердито спросил Понт.

— И в то, и в другое, — ответил Гройлих, внимательно следя за рукой Понта, передвинувшей королеву так, что пешка не могла взять коня; этим она обезоружила бы своего короля. Гройлих удивленно посмотрел на партнера и стал изучать собственные позиции, как вдруг затрещал телефон. Фельдфебель схватил трубку.

— Вызывают вас! — И он передал трубку Гройлиху.

Гройлих, слушая, поднял голову и наморщил лоб.

— Иду, — сказал он, кладя трубку на место. — Извините, Варшава что-то передает. — Он отодвинул свой стул и выбежал из комнаты.

Понт снова углубился в игру. Он видел, что шансы его невелики. Ему не хотелось сдаваться, хотя было ясно, что вряд ли он избежит мата. «Мат, — объяснил ему Познанский, — древнееврейское слово, оно означает „мертвый“ на всех семитских языках». «Нельзя садиться за шахматы с человеком, который ведает информацией, даже в таком доме, среди снегов», — думал Понт, разглядывая свою сигару. Среди бумажных мундштуков, лежащих в сплющенной медной гильзе на письменном столе, он нашел один почти неупотребленный, вложил в него кусочек ваты, сунул недокуренную сигару и сделал две-три вкусные затяжки.

Вошел Гройлих, держа листок бумаги с написанным на машинке текстом. Он положил листок на колени Понту.

— Прочтите-ка, — сказал он почти угрожающе; все мускулы его худого лица были напряжены до предела.

И фельдфебель прочел, что на румынском фронте произошло значительное событие. Начальник генерального штаба король Фердинанд румынский получил у французского главнокомандующего в Яссах генерала Вертело разрешение связаться со своими немецкими и австрийскими противниками и присоединиться к сторонам, ведущим в Брест-Литовске переговоры о перемирии.

— Бог ты мой! — восхищенно воскликнул Понт. — Это же великолепно! Еще одним фронтом меньше. Надо сейчас же позвонить капитану.

— Не спешите, — остановил Гройлих руку Понта, уже лежавшую на трубке, охлаждая его восторженный порыв. — Сначала надо разобраться, а затем уже давать салют. — И он принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Его партнер тоже поднялся. Словно заразившись, и он зашагал взад и вперед вдоль письменного стола.

— Что же на уме у француза? — спросил Гройлих. — Ведь этим он как раз своего английского союзника…

— Танковый бой под Камбре, — подтвердил Понт, тоже погрузившийся в размышления. — Никакого отклика на наше предложение. Обрушиваются отчаянной бранью на Ленина и его последователей. Так домовладелец ругает квартиронанимателя, который не хочет платить за квартиру, а собирается вместо этого отремонтировать свою обветшавшую конуру на собственный счет.

— Позволить царскому генералу, — прибавил Гройлих, закуривая сигару, — вступать в торг с Макензеном и эрцгерцогом Иосифом? А Румынский фронт — ведь он находится поблизости от Украины и на Черном море?..

— Тут не разберешься без карты, а она у капитана. Следовательно, давайте позвоним ему.

— Да, без звонка к нему сунуться нельзя, — спокойно заметив Понт. — У него, по всей вероятности, дама. Предупредить его необходимо со всех точек зрения.

Понт услышал голос Винфрида и почувствовал, что после некоторого колебания он вдруг проявил интерес, воспламенился. Понт несколько раз кивнул аппарату, что очень рассмешило Гройлиха, хотя он сам, вероятно, сделал бы такой же жест.

— Значит, мы поднимаемся к вам наверх. Да, господин капитан.

Оба, одернув на себе кители, застегнулись и пошли к дверям.

— Ввиду того, что сохранить фронт для наших противников — сейчас основная заповедь… — при этом Гройлих пропустил вперед старшего товарища и затворил дверь, — и ей надо подчинить все остальное…

— …чтобы в конце концов нас добить, — закончил мысль Гройлиха Понт, пока они медленно поднимались наверх, стараясь не слишком рано войти в комнату молодого человека.

— Они-то считают, что все козыри у них в руках, — сказал Гройлих. — Туз — президент Вильсон…

— Туз пик, — пошутил Понт и постучал в дверь.

Кабинет его превосходительства Лихова приятно благоухал сигаретами и кофе — унтер-офицеры, разумеется, оставили внизу свои недокуренные сигары. Юный Винфрид поздоровался со своими подчиненными, включил яркую люстру — до сих пор горела лишь лампа на письменном столе (вероятно, она была затенена большим шелковым носовым платком, который теперь лежал на спинке кресла) — и указал на стулья и диван, стоявшие у круглого стола. На этом столе красовался толстый атлас.

— Черное море, — сказал Винфрид, осторожно проводя остро очиненным карандашом вдоль черной линии реки Серет. — Вот тут Фокшаны, здесь румынский король сидит в такой же безопасности, как Сусанна в купальне, и радуется, что его маленький трон перестал качаться.

— La mer noire [28] Черное море (франц.). , — прочел Понт, еще не забывший французского языка. — Да, французская картография!

Так даже в доме Тамшинского сказалось влияние франко-русского альянса.

— Ведь перемирие с нами заключено четыре дня назад, — сказал Гройлих, все еще глядя на листок бумаги. — Господин капитан, вероятно, спрашивает себя вместе с нами: что же дальше? Cui bono, как говорили римляне, к чьей это выгоде?

— Посмотрите на карту, — ответил Винфрид, — у генерала Вертело прекрасные позиции. Видите направо в углу кружок — это Одесса. Господа хотят проникнуть в красную Россию с черного хода.

— Вот именно! — воскликнул унтер-офицер Гройлих. — А царский генерал будет играть роль отмычки — он отопрет им дверь.

— Не так-то скоро, — прибавил Винфрид, задумавшись. — Генерал Клаус еще тоже скажет свое слово.

— Ну-ка, что вы изрекли, когда мы поднимались по лестнице? — обратился Понт к своему спутнику. — Основная заповедь — сохранить фронт? Но на сей раз не против Германии, а скорее против Петрограда, если только я не ошибаюсь.

— Так-то оно так, — ответил Гройлих. Все три пары глаз внимательно изучали карту. — Но разве военный совет в Париже не бросает нас в одну кучу с большевиками? Ведь они одинаково ненавидят всех нас, всех, кто был в Брест-Литовске.

— Хорошо сказано: всех нас, — рассмеялся Винфрид. — А мы заплатим им той же монетой. Как только догорят рождественские свечи. И тогда ангел Христов явится к нам собственной персоной.

Из дверей, ведущих в коридор, вошла сестра Берб еще без косынки, но уже в пальто.

— Какой мороз, — сказала она, подавая руку унтер-офицерам. — Вы, я вижу, совсем замерзли. Дорогой Понт, приготовьте нам пропуск для Анны и ее ребенка. Если понадобится, обратитесь к вашему коллеге из комендатуры. Завтра доктор выписывает ее, она поедет в Вильно, к своему дяде, адвокату Зазнаускас. Раньше он звался Сосновским. Но теперь козырем становится Литва, а наш Мервинск теряет всю свою прелесть.