Арнольд Цвейг - Затишье

— Как свежо все это в памяти! И в каком долгу я перед вами, Бертин! Те самые серые будни, которые грузом лежат у вас на душе, свежим ветром ворвались в мое монотонное адъютантское существование. Стоит мне закрыть глаза, и я так и вижу обстановку, которую создал для себя старик Винхарт.

Он восседал в совершенно пустой комнате. «Либо мою собственную мебель, либо никакой вообще», — категорически потребовал он, когда ему предложили занять дом, весьма удобный для оборудования телефонной аппаратурой. Дом стоял изолированно в небольшом саду. До того как мы заняли эти места, дом принадлежал одному высшему почтовому чиновнику — просторный и пустой, весь выложенный черными и белыми кафельными плитками. В нем было три окна, и единственным украшением его была миниатюрная кафельная печь, вся в китайских фигурках, покрытых черной и серой глазурью. Ковры, необходимые для сохранения тепла, подполковник Винхарт распорядился двадцать первого марта скатать, пересыпать порошком от моли и убрать в стенной шкаф, находившийся в передней… Двадцать второго сентября он велел вновь расстелить их на зиму. По выцветшему зеленому сукну на письменном столе желтого вишневого дерева с высокими ножками работы начала девятнадцатого века можно было заключить, что за этим столом писал еще дед последнего его владельца. Подполковник нашел старинный стол где-то в заброшенном сарае и вернул его на почетное место.

Начальник разведки при штабе генерала тяжелой артиллерии пятой армии развернул здесь энергичную деятельность, находясь в курсе и центре всех дел. Не в обиду будь сказано пехотным дивизиям пятой армии, именно батареи Винхарта являлись хребтом Верденской битвы, они закрепились на местности и представляли собой ту точку опоры, за которую люди могли цепляться. Чтобы удержать эту опору, подполковник дрался когтями и зубами. Солдаты и офицеры соседней, четвертой армии с полным правом требовали для своего участка все, что только было на колесах и имело стволы; но, видно, кто-то старался, чтобы французы и англичане не слишком далеко зашли в своем священном рвении. Никто не почитал этих врагов столь серьезными противниками, как подполковник Винхарт. Разве не они отбили все усилия пятой армии взять Верден? И одновременно втихомолку готовили эту страшную канонаду, это июльское наступление, в широкий размах которого ни один немец не поверил бы ранее? Томми? Да их ждали, и наш контрудар быстро показал, что английский ураганный огонь так же не способен парализовать действия немецкой пехоты, как ураганный огонь немцев не может сломить сопротивление французов. Но что к югу от англичан вдруг появится генерал Фош, которого мы уже знали по четырнадцатому году, и поведет французов в наступление, да еще на ширину фронта, занимаемого корпусом, словно и не было Вердена, — это нас ошеломило, в том числе и подполковника Винхарта.

А он обладал свойством, не утраченным и в пятьдесят пять лет, — из всего извлекать уроки. Винхарт не сомневался теперь, что битву за Верден французы возобновят, если не сегодня и не завтра, так послезавтра. Поэтому он требовал утроить бдительность. Будь у него возможность, он сам допрашивал бы каждого пленного француза. Подполковник читал решительно все донесения; решительно все бумаги в обязательном порядке попадали к нему на письменный стол. Вам и не снилось, Бертин, что ваше письмо пройдет через такие каналы и окажется на таком письменном столе! — воскликнул Винфрид, обращаясь непосредственно к своему самому внимательному слушателю.

— Бендорф тем временем, — продолжал он, — терпеливо сидел на своем камышовом стуле и наблюдал за начальником разведки, а тот, часто прерываемый звонками телефонов, излагал ему свои руководящие идеи. Слова «принципы» он избегал. Подполковник Винхарт ненавидел иностранные слова, особенно в военном языке, и, если бы от него зависело, он давно заменил бы немецкими новообразованиями такие слова, как «артиллерия», «граната», «шрапнель», «лафет». Но он обладал достаточным чувством юмора и понял шутку Бендорфа, который попросил извинения за то, что вместо «производство гильз» он не сказал «порохозарядоизготовление». Винхарт рассмеялся. Нет, «порохозарядоизготовление» — не очень-то складно. И понятие «боеприпасы», включающее все, что угодно, все же не может заменить глупое название «зарядная гильза». На том и порешили: пусть так уж и остается «зарядная гильза», а значит, и «зарядная команда». Сама же зарядная команда…

Ради нее-то и сидел здесь сегодня обер-лейтенант Бендорф, и только теперь, обсуждая ее дела, Винхарт выхватил из пачки бумаг ваше письмо.

Бертин вскочил, как ужаленный, и чуть было не тряхнул за плечи Винфрида, что в условиях военной дисциплины могло бы сравниться с землетрясением.

— Значит, слухи, которые у нас разнеслись, имели под собой совершенно реальную почву?

— Нет, — ответил Винфрид, — дальнейшее существование зарядной команды действительно утратило смысл. Об этом подполковник Винхарт коротко и ясно заявил Бендорфу, который приехал с намерением все-таки отстоять право своего парка на существование. «Но, — сразу же прибавил подполковник, — если строения, в которых работала зарядная команда, можно разобрать без ущерба для дела и части их использовать на другие цели, то из людей я не отдам ни единой души. Разумеется, — без улыбки поправился он, — это лишь так говорится. Не я — его превосходительство ни одного солдата никому не отдаст».

— Конечно, — так же серьезно подтвердил обер-лейтенант Бендорф.

— Фронт растянулся, как резина, и с каждым днем растягивается все больше. А если еще начнутся проклятые дожди… Вы уже были здесь в марте, когда у меня сапог увяз в грязи и никакими человеческими силами его нельзя было вытащить?

Никто не рассмеялся. Топкая почва Вердена, вязкое месиво, бездонное и ледяное, в числе прочих обстоятельств содействовало спасению осажденного города.

— Я ничего хорошего не жду, Бендорф, — сказал вдруг подполковник, и лицо его было не таким красным, как всегда, и не выражало всегдашней энергии. — Людей нечем будет кормить, а лошадей и подавно. И тогда ни у тех, ни у других не хватит силы сдвинуть с места тягач. За полевые пушки я не тревожусь. Они сами справятся. Но чем мы будем питать все наши стапятидесятимиллиметровые орудия и гаубицы? В каждом снаряде почти сорок пять килограммов, — прибавил он, точно говоря сам с собой.

— Узкоколейки, — заметил обер-лейтенант Бендорф, и взгляд, которым он посмотрел на подполковника, выражал симпатию. — Наши дорожно-строительные отряды проложат их. — Он умолк, так как в комнату вошел вестовой, положил перед подполковником папку, подождал, покуда начальство поставило свою подпись на трех бумагах, и на цыпочках удалился.